Наконец, я добралась до спектакля «Фатима» на сцене Осетинского театра

Часть первая. Платон мне друг

Признаюсь сразу, что неплохо знакома с Тамерланом Сабановым и восхищаюсь им искренне и самозабвенно. Он великолепен: талантлив, позитивен, обожает подопечных студентов и вкладывает в них буквально все, что у него есть, причем, даже этого ему кажется мало. Он всегда улыбается, и это не американская дежурная улыбка, а искреннее душевное принятие жизни, любви к ней, понимания того, как много прекрасного и удивительного вокруг. Он обладает уникальным чувством юмора и легко, «по щелчку» включается в игру с собеседником, подхватывая его настроение. Иногда я бываю свидетелем того, как он, Тамерлан, Гиви Валиев и Александр Битаров в деканате факультета искусств спонтанно устраивают балаган, веселее и ярче которого я вообще ничего не видела: все мировые сцены, ставящие лучшие комедии на свете, отдыхают, потому что это сиюмоментный, ошеломительный и честный «театр». До такой степени красивый, что ни разу никому из свидетелей в голову не пришло это записать на камеру: все бывают вовлечены до беспамятства.

И еще Тамерлан человечен. Не потому, что так правильно, а потому, что он такой на самом деле.

Часть вторая. Но истина дороже

Наконец, я добралась до того, что уже назвали большим событием, до спектакля «Фатима» на сцене Осетинского театра. Событие я увидела, а спектакля нет. Быть в подобной ситуации голословной просто преступно, поэтому попробую объяснить свою позицию. Но для начала в сто какой-то раз повторю, что восприятие произведения искусства носит субъективный характер, поэтому ни в коем случае не хочу обижать тех, кому понравилось.

Представьте себе, что археологи, не приложив больших усилий, почти на поверхности обнаружили осколки великолепной вазы. То, что она великолепна, лишь угадывалось, потому что осколков было минимальное количество, но на них было нанесено изображение, которое казалось всем знакомым, но никак не прочитывалось полностью. Историкам хотелось сделать реконструкцию, восстановить отсутствующие детали, но это было невозможно. А те кусочки, которые все-таки сохранились и дошли до наших времен, поражали своим потенциалом: линии были нанесены очень талантливым человеком, это нельзя было оспорить. Находка в стиле «воспоминания о шедевре». Вот так примерно мне пришлось себя почувствовать на спектакле, потому что Коста Хетагурова на сцене не было. Он, конечно, присутствовал в театре, но в головах зрителей, которые его любят, в каких-то намеках на него актеров, но никак иначе. Если бы спектакль посмотрел человек, который о Хетагурове ничего не знает, то он удивился бы, что осетинский народ считает его своим духовным лидером, серьезным и глубоким писателем и вдохновителем всей последующей осетинской культуры.

Это главная претензия. Все остальные гораздо более мелкие по сравнению с этой.

Одно из главных достоинств хетагуровской поэмы, написанной на русском языке, — недоговоренность. И этой составляющей история Фатимы на сцене Осетинского театра лишена. Упомянутая мной ваза дорисована без учета того, что «предлагалось» ее создателем много десятков лет назад, по не совсем понятным критериям, явно не предусмотренным самим Коста. А зачем?

Большую часть претензий адресую автору текста Тотразу Кокаеву . Есть все-таки почти святые вещи, которые не стоило трогать, потому что они ценны для любого носителя осетинского языка. Есть исторические и этнографические факты, упомянутые Хетагуровым, которые нужно было оставить в том виде, как они представлены в поэме.

Почему война русско-турецкая? Почему не сохранена вера героев хетагуровской «Фатимы» (они были мусульманами)? Почему, наконец, Фатима, яркая носительница национального менталитета, да еще и воспитанная в княжеском доме, САМА приходит в убогое жилище Ибрагима? В фильме, который мы все любим и знаем, есть извиняющий Фатиму разговор с Ибрагимом в лесу, в котором она понимает, что может так поступить и, судя по всему, именно во время этого эпизода принимает решение. Сам Коста намеренно умолчал об этом эпизоде в поэме. В силу своей деликатности, наверное. Но авторам спектакля хетагуровской деликатности не хватило.

Не показалось мне правильным и то, как представлены похороны. Не убедил разговор мудрого Наиба с дочерью, когда он, уже умерший, то есть все видящий и имеющий возможность знать даже о человеческих помыслах, находящийся в ином измерении, хотя он и при жизни, в чем я уверена, все про своих детей понимал, пытается убедить ее отнестись к брату с сочувствием.

Из текста ушло благородное умолчание, которое есть в поэме, поэтому герои спектакля выглядят не так мощно и таинственно, не так романтично и возвышенно. Не так!

Не хочется мелочиться со своими «почему». И упомянутых вопросов достаточно, чтобы обидеться за искажение авторского замысла.

Я поймала себя на мысли, что никак не хочу переходить к режиссуре, потому что даже не знаю, что именно сказать об этом. Спектакль энергетически очень вялый, а мог бы быть по-шекспировски трагичным, то есть трагичным глобально, насмерть и вдребезги. Так, чтобы комок к горлу подступал, чтобы до костей пробрало, чтобы все в слезах уходили.

Что помешало? Не берусь точно ответить на этот вопрос, но предполагаю, что помешали перебивки ритма. Похоже, что автор сценария и режиссер хотели включить «качели», когда очень страшные моменты чередуются с веселыми, танцевальными и другими развлекающими и отвлекающими сценами. Это можно было делать в начале спектакля, но в конце, когда нарастает напряжение, его нельзя постоянно «сбивать». Только включишься в переживание, девушки веселятся у родника, только начнешь сочувствовать трагедии, пастухи веселятся… В конце все-таки вектор зрительского напряжения нужно вести только вверх, а потом придумать катарсический момент, который бы всех в зале «на лопатки положил». Женщина в красном с ребенком на руках, которого она протягивает зрителю как некое доказательство не совсем понятно чего именно, – это настолько в лоб, что начинаешь сомневаться в своем умении понимать символы. Неужели можно так грубо?

Не выдержан стиль. Если речь идет о монументальности, характерной для осетинского театра, то к чему переодетый в девушку пастух? И монументальность предполагает очень высокую степень условности, а тут масса реалистичных моментов и деталей. А если речь идет о реализме, то почему так много статики в игре актеров? Есть масса сцен, участники которых просто стоят (или сидят) и произносят монологи. Спектаклю явно не хватает движения, воздуха, мобильности, динамики. Реализм – это, по Станиславскому, наличие четвертой стены, то есть игра такого уровня, когда зрительного зала как будто не существует, но актеры, занятые в «Фатиме», постоянно ориентированы именно на зал, до неестественных моментов: влюбленные должны друг на друга смотреть, а не на зрителей; доверяющие друг другу отец и дочь тоже как-то могли бы встречаться глазами, когда идет трудный разговор…

Актеров жаль. Им было очень трудно. Они, бедолаги, бились головами о скалы сценарных и режиссерских ошибок. Но все равно есть удачные моменты. Конечно, есть.

Статика, положенная в основу спектакля режиссером, усугублялась для мужских персонажей наличием головного убора, который практически скрывает мимику. И тут должна была бы, по логике вещей, вступить в дело пластика. Телом можно показать абсолютно все переживания. Это было бы чрезвычайно интересно. Меня потряс проход Александра Битарова по лестнице в конце, когда он совершил то, что совершил. Его согнутая спина, такой неуверенный шаг, лишенный теперь уже княжеского достоинства, его выразительно поникшие плечи, опущенная голова, которая не привыкла пребывать в таком состоянии… Это просто блеск. Но для данного спектакля это осталось только продемонстрированным Битаровым актерским потенциалом: мы не увидели возможностей актера во всей красе.

У Сослана Цаллаева (Ибрагима) с пластикой похуже, но и ему статичные сцены не дали шанса показать все то, на что он способен.

Фатима (Залина Галаова ) в ряде моментов ошеломительна. Залине все подвластно! Но почему-то ей приходится на повышенных тонах разговаривать с Джамбулатом прямо возле спящего в люльке ребенка (нереально, чтобы мать так себя вела)… Это мелочь, но характер героини не выдерживается, ломается. Она ведь гордится своим материнством и оскорбляет ее именно то, что Джамбулат с презрением относится к ее сыну. И вдруг кричит над ухом этого самого сына, не боясь его разбудить…

У Хетагурова (я специально перечитала) нет четкого указания на то, смогла ли Фатима именно полюбить Ибрагима или она уважает его как своего супруга, ценит, понимает, как это делает Татьяна Ларина у Пушкина: «Я другому отдана». Но трагедия получилась бы ярче, по-моему, если бы мы увидели Фатиму, которая любит Джамболата. Это повысило бы градус! Хотя и в предложенной трактовке, когда Джамболат ей практически ненавистен, есть выпадения из линии характера, которые режиссер обязан был устранить.

Сумасшествие сыграно отменно! Даже не представляю, как это трудно, но героиня у нас в театре есть. Тут без «браво» не обойтись.

Меня не убедили образы Смерти (грим – несомненная удача) и Любви. Они, как правильно указал Эдуард Дауров в статье «Безусловная условность» («Северная Осетия» от 4 мая) слишком прямолинейны и предсказуемы. Смерть еще как-то уместна, а Любовь вообще как-то невразумительно выглядит. Кстати, я не стала повторять то, что упомянул Эдуард Дауров, потому что с большинством его наблюдений не могу не согласиться. Кроме упреков в адрес декораций. Мне как раз показалось, что с этим все нормально (художник спектакля – Эмма Вергелес ), особенно впечатлил занавес в стиле, который теперь называют «бохо». Чудесно. Хотя вопрос о неоправданном разностилье и в декорациях присутствует.

Безусловное украшение спектакля – песни и танцы. Это получилось, слава Богу, на все сто процентов. Даже на двести и триста.

И вот еще о чем. Руслан Мильдзихов , министр культуры, как сообщалось в прессе, сказал, что нужно было выстраивать линию взаимоотношений героев «тоньше». Я не понимаю, что именно он имел в виду. Можно, по-моему, как угодно: и тонко, и широко, и маслом, и акварелью, можно даже графикой, но просто нужно выдержать избранную стилистику до конца и донести до зрителя причины своего выбора. Например, сделать спектакль реально черно-белым, как старые фотографии…

Но меня другое напугало. Спектакль «Фатима» породил желание министра возродить художественные советы. И как-то, знаете, очень это похоже на цензуру. А кто судьи? Кто будет определять, как надо и как можно? Кто эти уважаемые люди? Я повторю то, что сказала в самом начале: искусство – дело «добровольное». Я слышала много хороших отзывов о «Фатиме», даже восторженных. Я их разделить не могу, но я абсолютно и совершенно рада, что это событие состоялось. Не ошибается тот, кто ничего не делает. А если бы был упомянутый художественный совет, то еще не совсем ясно, пропустили бы спектакль или нет.

Кстати, есть идеальная система таких советов, которая существовала в Древней Греции. Там была специальная школа, куда внимательные педагоги отбирали лучших и талантливейших. И если школа получала заказ на изготовление какой-нибудь статуи, к примеру, то выполнение макета поручалось сразу 5-7 выпускникам. Они работали отдельно друг от друга, а потом предъявляли свои работы ДРУГ ДРУГУ ЖЕ! Велось голосование, в котором можно было назвать только два имени. Первое, естественное, свое (Какой же художник откажется считать собственное детище лучшим из лучших!), а второе – чужое. Кто собрал больше голосов – тот и победитель. Более того, все остальные макеты, не победившие, тут же уничтожались полностью до состояния пыли, потому что греки были уверены: в искусстве имеет право на бессмертие только самое-самое. Вот это я понимаю. А все остальное – нет.

Б оюсь всем надоесть с этой поговоркой, но в ней, как во всем греческом, таится море нюансов, важных не столько для греков, им Эгейское море по колено, сколько для нас с вами.

Посудите сами. "Платон мне друг, но истина дороже". Имеется в виду - "мне дороже". Т.е. тут явным образом присутствуют трое: (1) Платон, который назван другом, (2) истина и (3) Сократ (допустим, что Сократ, который стоит за этой фразой).

Платон высказал нечто, что мы называем платоновой истиной, и с ней не согласен Сократ, у которого, скорее всего, есть своя истина, отличная от платоновой. Он ее сейчас и выскажет - нравится это Платону или не нравится.

Сократ испытывает к Платону дружеские чувства, о чем заявляет открыто, и это выражается в том, что он не хотел бы его обижать. Но не может не обидеть! Потому что своя истина Сократу дороже, чем самочувствие Платона.

Смеем догадываться, что Платон может несколько расстроиться (т.е. Сократ думает, что тот расстроится, как сделал бы сам на его месте), когда увидит, что его истина Сократом отвергнута. Т.е. Платону не столько понравится истина Сократа, сколько он переживает за свою.

И Сократ, зная про обидчивость своего младшего друга, спешит принести ему извинение. Дескать, не обижайся, но я сейчас тебя опровергну. И опровергает - что называется, не взирая на лица, в данном случае на Платона.

Судя по тону, Сократ высказал универсальную истину. А значит, она рекурсивно верна по отношению к самой себе (ибо содержит в себе термин "истина"). Получается, что, говоря о дорогой для себя истине, он имеет в виду именно эту: "Платон мне друг, но истина и т.д.".

Истина важнее самой теплой дружбы - об этом сказал Сократ. И тем более, важнее любого другого человека. Причем это моя истина! По крайней мере, я ее разделяю, даже если ее заявил кто-то другой, допустим, (мифический) Афинагор из Эдессы. Так что, если я разделяю мнение Афинагора, то оно принадлежит и мне! А тебе, Платон, я свою истину заявляю только для того, чтобы ты ее тоже сделал своей, отказавшись от ложных заблуждений. Т.е. говорю для твоей же пользы. Но, даже если не согласишься, я все равно тебе ее выскажу, прокричу, продекламирую. Потому что истина важнее всего на свете.

Видим, что греки, "по Сократу" в приведенном выражении, живут не в мире людей, а в мире истины. (Эта сентенция и есть истина Сократа.) Причем она - в любом своем виде - вполне конкретна, а не условна, не надматериальна, т.е. не из тех, что познаваемы лишь мистически, через построение идеальных конструкций (это у Платона такая мысль - про мир идеала).

Вполне материальный и заземленный Сократ предпочитает конкретику идеальному Платону. Другими словами, мир "по Платону", где царит приоритет людей над идеями, идеален, нереален, платоничен. Сократ с таким миром не согласен, он отказывает ему в праве на существование.

Не знаю, кем был Платон на самом деле (в нашем контексте), но Сократ, если исходить из приведенного выражения, наделил его вполне узнаваемой точкой зрения. Платон (согласно этому выражению) мог сказать: истина мне дорога, но ты, Сократ, много дороже, и я не могу обижать тебя своей истиной.

(Маленькое замечание. Сократ говорит об истине вообще. Он не говорит: моя истина дороже мне, чем Платон с его истиной. Тем самым Сократ вносит в свою истину - а она все равно только его! - самого себя. Сократ как бы говорит: я, Сократ, важнее тебя, Платона. - Но не будем заострять на этом внимание, чтобы не поссорить друзей окончательно.)

Итак, Платон боится обидеть Сократа. Сократ не боится обидеть Платона. Платон видит в Сократе друга, и это для него не пустой звук. Сократ тоже считает Платона своим другом, но готов пренебречь своим к нему дружеским отношением, ибо с истиной он, Сократ, дружит еще тесней. У Сократа есть градация дружбы, степени предпочтения: Платон стоит на более низком уровне, нежели истина. (Недаром в связи с истиной он употребляет термин "дороже".) У Платона такой лестницы нет: он относится к Сократу с не меньшей любовью, чем к своей истине. Он не хочет его обидеть. А еще точнее, он скорее истину обидит, чем друга.

Обидеть истину - означает, быть готовым при некоторых обстоятельствах отказаться от нее, согласиться, что мнение друга не менее значимо, а возможно, и превосходит мое, оно, можно предположить, более верное, правильное, даже если я его не разделяю.

И если таково тотальное правило, которого придерживается Платон, то его единственная истина - никогда не обижать друзей. Даже за счет моей, платоновой истины. А обидеть их можно, только отвергнув истину, за которую они трепетно держатся. Следовательно, не будем отвергать, критиковать, показывать несостоятельность чужого мнения.

И поскольку мы заговорили о философах, то, скорее всего, для них друг - каждый, кто имеет свою истину, или хоть какую-нибудь истину. Для Сократа, живущего в реальном, как ему кажется, мире, его собственная истина обладает самой большой ценностью. В то время как для идеалиста Платона, ничья истина не ценна настолько, чтобы ради нее можно было задеть человека.

Практика показывает, что большинство людей - сократы - живут в мире истин. Платоны живут в мире людей. Для сократов важны идеи и истины, для платонов - окружение.

Не хочу сказать, что этим интеллектуально-этическим противостоянием определяется главный ход мировой истории. Но практика показывает, что баланс сил на протяжении веков сдвигается в сторону мира людей, отодвигая мир истины в сторону. Т.е. та истина, которая еще вчера признавалась важнее человека, уходит в тень, становится ложью.

Но почему этот сдвиг так затянулся во времени? Потому что платоны не могут навязать свою очевидную истину сократам. Ибо люди им важнее, чем навязанная платонова истина. Пусть сами к ней придут.

"Следуя мне, меньше думайте о Сократе, а больше об истине". Эти слова произносит якобы Сократ в сочинении Платона "Федр". Т.е., Платон вкладывает в уста своего учителя совет ученикам выбирать истину, а не веру в авторитет учителя. Но по всему мира фраза разошлась именно в том изводе, который приведен выше: "Платон мне друг, однако истина дороже". В таком виде она призывает уже не к независимости суждения от авторитетов, а к диктату истины над нормами поведения. Правда важнее этики.

Платон мне друг, но истина дороже

С латинского: Amicus Plato, sed magis amica veritas [амикус плато, сэд магис амика вэритас].

В мировой литературе впервые встречается в романе (ч. 2, гл. 51) «Дон Кихот» (1615) испанского писателя Мигеля Сервантеса де Сааведра (1547-1616). После выхода романа в свет выражение стало всемирно известным.

Первоисточник - слова древнегреческого философа Платона (421- 348 до н. э.). В сочинении «Федон» он вкладывает в уста Сократа такие слова: «Следуя мне, меньше думайте о Сократе, а больше об истине». То есть Платон советует ученикам выбирать истину, а не веру в авторитет учителя.

Похожая фраза есть и у Аристотеля (IV в. до н.э.), который в своем сочинении «Никомахова этика» писал: «Пусть мне дороги друзья и истина, однако долг повелевает отдать предпочтение истине». У других, более поздних, античных авторов это выражение встречается в форме: «Сократ мне мил, но истина всего милее».

Таким образом, история знаменитого выражения парадоксальна: его фактический автор - Платон - стал одновременно и его «героем», и именно в этом, отредактированном временем виде слова Платона вошли в мировую культуру. Это выражение послужило основой для формирования однотипных фраз, самая известная из которых - слова немецкого церковного реформатора Мартина Лютера (1483-1546). В своей работе «О порабощенной воле» он написал: «Платон мне друг, Сократ мне друг, но истину следует предпочесть».

Смысл выражения: истина, точное знание - это высшая, абсолютная ценность, а авторитет - это не аргумент.

Как часто, попадая под влияние чьих бы то ни было взглядов и мнений, мы склоняемся перед чужими авторитетами. Порой происходит это вопреки здравому смыслу. Например, родителям всегда кажется: они знают, что лучше для их ребёнка. С кем ему дружить, какое хобби выбрать, в какой профессии реализовывать себя. И даже личная жизнь их чада должна строиться по указке взрослых. А так ли уж всегда правы те, кто дал нам жизнь? И можно ли считать и чужой жизненный опыт истиной в последней инстанции?

Крылатое выражение

Для таких случаев больше всего подходит выражение, давным-давно ставшее крылатым. Звучит оно так: «Платон мне друг, но истина дороже». Как у большинства афоризмов, у этого тоже имеется первоисточник. В конце XVI - начале XVII века жил-был такой знаменитый писатель - Мигель Сервантес де Сааведра. Все знают его смешного и идеального героя - Дон Кихота Ламанчского. Во второй части романа, в главе 51, мы наталкиваемся на знакомое: «Платон мне друг, но истина дороже». Так вот, значит, откуда в наш язык пришла эта фраза! «Амикус Плато, сэд ма-гис амика вэритас» - это русская транскрипция Почему мы о ней вспомнили? Просто Сервантес ознакомил с фразой широкие читательские массы. Но он только повторил на испанском то, что задолго до него сказали древние.

Экскурс в историю...

А теперь мысленно на машине времени перенесёмся во времена ещё более поздние. IV век до нашей эры, Древняя Греция, великий Платон, его философская школа и труды, которые и по сей день не потеряли актуальности и интереса. В одном из них - сочинении «Федон» - Платон приводит слова Сократа, коим учеником он был сам, где его гениальный предшественник советует меньше оглядываться на него самого, отстаивая свою точку зрения. Истина дороже авторитетов, утверждал Сократ. И автор «Федона» совершенно с этим согласен. Отсюда и: «Платон мне друг, но истина дороже». Отметим, что философ даёт ученикам точную установку: следует идти до конца, если уверен в собственной правоте, и не думать о том, совпадает ли это с мнением их учителя.

От Платона до Аристотеля

Древнегреческая дала миру немало гениев. Нельзя не вспомнить об ещё одном замечательном её представителе - Аристотеле. Это тоже IV век до нашей эры, только несколько более поздний период. Его перу принадлежит глубокий и серьёзный труд «Никомахова этика». В нём Аристотель, продолжая мысли своих учителей (Сократа и всё того же Платона), писал о том, что, как бы ни были дороги ему друзья, если выбирать между ними и истиной, предпочтение следует отдать всё же истине. Вот такая длинная история у этого высказывания! Но и она ещё не конечная, ведь многие древние сочинители считали, что первоисточник всего «сыра-бора» - Сократ, именно его имя упоминали в афоризме. Но, как мы установили, правильнее будет говорить так: «Платон мне друг, но истина дороже!»

Дальнейшие эпохи

Итак, перед нами классический образец логического и культурного парадокса. Автор пустил в свет аксиому, противоречащую ему самому. На её основе впоследствии было составлено немало подобных утверждений «общего содержания». К примеру, обосновывая свои религиозно-философские постулаты, говорит почти такой же универсальной формулой, очень близкой к традиционной: «Платон мне друг, но истина дороже», только упоминая ещё и Сократа и употребляя волевой императив «следует предпочесть». Значение её, конечно, понятно: в любом споре в качестве арбитра должна выступать правильность, соответствие здравому смыслу, объективность. Или истина. Именно она должна выступать абсолютной ценностью и иметь привилегии перед всеми субъективными мнениями.

Остановимся на примерах

В каких же случаях уместно подобное выражение? Практически во всех, когда речь идёт о серьёзных принципиальных решениях, от которых, например, может зависеть судьба важного научного открытия, решение юридического вопроса и т. д. Или даже личные взаимоотношения. В романе Дудинцева «Белые одежды» обсуждаются вопросы, связанные с новой отраслью биологии - генетикой. Вы спросите, какое отношение ко всему этому имеет всё тот же афоризм: «Платон мне друг, но истина дороже»? Смысл его напрямую связан с конфликтом, раскрытым в произведении: одни учёные идут на поводу у официальной власти, соглашаются во всём с «народным академиком» Рядно (прототип Лысенко). Он ради личной выгоды и власти «затирает» не только своих талантливых коллег, но и откровенно фальсифицирует и обливает ложью прогрессивные научные идеи.

Другие же не боятся открыто бороться с этими ретроградами и приспособленцами, а отстаивают правду вопреки грозящей им опасности. Это Дёжкин, Цвях, Стригалёв, Хейфец. Последний, например, настолько потрясён атмосферой скрытой подлости и доносов в коллективе, что, хотя среди работающих там учёных есть немало его друзей, готов покинуть стены института, в котором трудился многие годы. «Платон мне друг, но истина дороже» - значение этого утверждения он доказывает собственными поступками. Да и не только он! Дёжкин когда-то почитал Рядно настоящим профессионалом, человеком большого ума и таланта, биологом с большой буквы. Узнав, что академик опустился до присваивания себе чужих открытий, а их авторов подвергает гонениям и репрессиям, также возмущается и встаёт на защиту правды.

«Платон мне друг, но истина дороже» - что значит это утверждение для него? Многое: Дёжкин доводит до конца дело разгромленной подпольной лаборатории. Рискует жизнью, передавая ценнейшие сведения западным коллегам, специально приехавшим ради этого в Союз. А затем много лет, до смерти Сталина и реабилитации своих коллег, среди которых есть погибшие в тюрьме или лагерях, живёт практически подпольно. Вот на какие лишения и жертвы готовы идти принципиальные люди ради истины!

Достойные примеры даёт нам литература!

→ → в Словаре крылатых слов и выражений

Платон мне друг, но истина дороже - это

Платон мне друг, но истина дороже

Платон мне друг, но истина дороже

С латинского: Amicus Plato, sed magis arnica Veritas (амикус плато, сэд ма-гис амика вэритас).

В мировой литературе впервые встречается в романе (ч. 2, гл. 51) «Дон Кихот» (1615) испанского писателя Мигеля Сервантеса де Сааведра (1547-1616). После выхода романа в свет выражение стало всемирно известным.

Первоисточник - слова древнегреческого философа Платона (421- 348 до н. э.). В сочинении «Федон» он вкладывает в уста Сократа такие слова: «Следуя мне, меньше думайте о Сократе, а больше об истине». То есть Платон советует ученикам выбирать истину, а не веру в авторитет учителя.

Похожая фраза есть и у Аристотеля (IV в. до н.э.), который в своем сочинении «Никомахова этика» писал: «Пусть мне дороги друзья и истина, однако долг повелевает отдать предпочтение истине». У других, более поздних, античных авторов это выражение встречается в форме: «Сократ мне мил, но истина всего милее».

Таким образом, история знаменитого выражения парадоксальна: его фактический автор - Платон - стал одновременно и его «героем», и именно в этом, отредактированном временем виде слова Платона вошли в мировую культуру. Это выражение послужило основой для формирования однотипных фраз, самая известная из которых - слова немецкого церковного реформатора Мартина Лютера (1483-1546). В своей работе «О порабощенной воле» он написал: «Платон мне друг, Сократ мне друг, но истину следует предпочесть».

Смысл выражения: истина, точное знание - это высшая, абсолютная ценность, а авторитет - это не аргумент.

Энциклопедический словарь крылатых слов и выражений. - М.: «Локид-Пресс».

Вадим Серов.

Платон мне друг, но истина дороже

Греческий философ Платон (427-347 гг. до н.э.) в сочинении "Федон" приписывает Сократу слова: "Следуя мне, меньше думай о Сократе, а больше об истине". Аристотель в сочинении "Никомахова этика", полемизирует с Платоном и имея в виду его, пишет: "Пусть мне дороги друзья и истина, однако долг повелевает отдать предпочтение истине". Лютер (1483-1546) говорит: "Платон мне друг, Сократ мне друг, но истину следует предпочесть" ("О порабощенной воле", 1525). Выражение "Amicus Plato, sed magis amica veritas" – "Платон мне друг, но истина дороже", сформулировано Сервантесом во 2-й части, гл. 51 романа "Дон Кихот" (1615).

Словарь крылатых слов.

Ссылки на страницу

• Прямая ссылка: http://сайт/dic_wingwords/2022/;
• HTML-код ссылки: Что означает Платон мне друг, но истина дороже в Словаре крылатых слов и выражений;
• BB-код ссылки: Определение понятия Платон мне друг, но истина дороже в Словаре крылатых слов и выражений.