Основные понятия логики разумного мышления. Рассудок, разум, мышление Два вида мышления: рассудочное и разумное

"…Чем выше уровень сознания личности в плане разумности ее мыслей и нравственности помыслов в поведении, чем выше восходит человек по лестнице духовного взросления, тем больше глубины собственного жизненного мира и соответственно мировой жизни открывается перед ним".

Мышление – осуществляющийся в ходе предметной деятельности активный процесс обобщенного и опосредованного отражения действительности, обеспечивающий открытие на основе чувственных данных ее закономерных связей и их выражение в системе абстракций (понятий, категорий и т.п.). Мышление человека – не чисто природное его свойство, а выработанная в ходе истории функция социального субъекта, общества в процессе своей предметной деятельности и общения, идеальная их форма. Поэтому мышление, его формы, принципы, категории и их последовательность внутренне связаны с историей социальной жизни. Тем самым мышление – это продукт не столько биологической эволюции человека, но и – прежде всего – его развития как общественного существа. Мышление человека осуществляется в теснейшей связи с речью, его результаты фиксируются в языке. Практика человека, миллиарды раз повторяясь, закрепляется в его сознании в виде соответствующих форм мышления, определенных «фигур логики». Именно уровень и структура практики обусловливают в конечном итоге способ мышления той или иной эпохи, своеобразие логических «фигур» и связей на каждом.

Рассудок (статичное, формальное мышление) – философская категория, выражающая исходный уровень мышления, на котором оперирование абстракциями происходит, как правило, в пределах неизменной схемы, заданного шаблона, жесткого стандарта. Это способность последовательно и ясно рассуждать, правильно строить свои мысли, четко классифицировать, строго систематизировать факты. Здесь сознательно отвлекаются от развития, взаимосвязи вещей и выражающих их понятий, рассматривая их как нечто устойчивое, неизменное. Мышление в целом невозможно без рассудка, он необходим всегда, но его абсолютизация неизбежно ведет к метафизике. Рассудок – это обыденное, повседневное, «житейское» мышление или то, что часто называют здравым смыслом. Логика рассудка – формальная логика.

Разум (диалектическое мышление) – это философская категория, выражающая высший уровень рационального познания, для которого прежде всего характерны творческое оперирование абстракциями и сознательное исследование их собственной природы (саморефлексия). Только на это уровне мышление может постичь сущность вещей, их законы и противоречия, адекватно выразить логику вещей в логике понятий. Последние, как и сами вещи, берутся в их взаимосвязи, развитии, всесторонне и конкретно. Главная задача разума – объединение многообразного вплоть до синтеза противоположностей и выявление коренных причин и движущих сил изучаемых явлений. Логика разума – диалектика. Процесс развития мышления включает в себя взаимосвязь и взаимопереход обоих своих уровней – рассудка и разума.

Ра́зум (лат. ratio), ум (греч. νους) - философская категория, выражающая высший тип мыслительной деятельности, способность мыслить всеобще, способность анализа, абстрагирования и обобщения.

Рассу́док - часть мыслящего сознания, способного логически осмыслять действительность, познавать в понятиях вещи и их отношения, способность составлять суждения (по Канту) превращает восприятия в опыт путём объединения их в категории. Своей этимологией восходит к глаголу рассуждать.

Важными характеристиками рассудка являются:

строгое отделение понятий друг от друга;
способность правильно классифицировать воспринимаемое;
непротиворечиво систематизировать опыт и знание.

Рассудок следует отличать от других форм сознания - самосознания, разума и духа. Рассудок не создаёт нового знания, а лишь систематизирует уже существующее.

Различение разума и рассудка как двух “способностей души” намечается уже в античной философии: если рассудок как низшая форма мышления познает относительное, земное и конечное, то разум направляет на постижение абсолютного, божественного и бесконечного. Выделение разума как более высокой по сравнению с рассудком ступени познания четко осуществлялось в философии Возрождения у Николая Кузанского и Дж. Бруно, будучи связываемо ими со способностью разума постигать единство противоположностей, которые разводит рассудок.

Наиболее детальную разработку представление о двух уровнях мыслительной деятельности в понятиях разума и рассудка получает в немецкой классической философии - в первую очередь у Канта и Гегеля. Согласно Кашу, “всякое наше знание начинается с чувств, переходит затем к рассудку и заканчивается в разуме” (Кант И. Соч. в 6т. М., 1964, с. 340). В отличие от “конечного” рассудка, ограниченного в своих познавательных возможностях чувственно данным материалом, на который накладываются априорные формы рассудка, мышлению на его высшей стадии разума свойственно стремление к выходу за пределы заданного возможностями чувственного созерцания “конечного” опыта, к поиску безусловных оснований познания, к постижению абсолютного. Стремление к этой цели необходимо заложено, по Канту, в самой сущности мышления, однако ее реальное достижение невозможно, и, пытаясь все-таки достичь ее, разум впадает в неразрешимые противоречия - антиномии. Разум, согласно Канту, может, т. о., выполнять только регулятивную функцию поиска недостижимых предельных оснований познания, попытки реализации которой призваны приводить к выявлению принципиальной ограниченности познания сферой “явлений” и недоступности для него “вещей в себе”. “Конститутивная” же, по терминологии Канта, функция реального познания в пределах “конечного” опыта остается за рассудком. Кант, т.о., не просто констатирует наличие разума как некоторой познавательной установки, он осуществляет критическую рефлексию по отношению к этой установке. “Вещь в себе” можно помыслить, но ее нельзя познать в том смысле, какой вкладывает в это понятие Кант, для которого идеалом теоретического познания выступают концептуальные конструкции математики и точного естествознания.

Смысл этого учения Канта о неосуществимости претензий на постижение “вещей в себе” зачастую сводился к агностицизму, рассматриваемому как неоправданное принижение познавательных способностей человека. Между тем Кант отнюдь не отрицал возможностей неограниченного освоения все новых слоев реальности в практической и теоретической деятельности человека. Однако Кант исходит из того, что такое прогрессирующее освоение всегда происходит в рамках опыта, т. е. взаимодействия человека с объемлющим его миром, которое носит всегда “конечный” характер, не может по определению исчерпать реальность этого мира. Поэтому теоретическое сознание человека не в состоянии занять некую абсолютную позицию “вненаходимоста” по отношению к реальности объемлющего человека мира, в принципе превышающего возможности его любого рационального объективирующего моделирования, как это происходит в артикулируемых и тем самым контролируемых сознанием понятийных конструкциях математики и точного естествознания. Кантовский агностицизм в отношении разума несет в себе очень мощную антидогматическую направленность против всяких попыток построения законченной в своих исходных предпосылках и основаниях “закрытой” теоретической картины реальности мира в целом, каким бы конкретным содержанием эта картина не наполнялась.

Продолжая традицию различения разума и рассудка, Гегель существенно пересматривает оценку разума. Если Кант, по мнению Гегеля, преимущественно “философ рассудка”, то у Гегеля понятие разума становится важнейшим компонентом его системы. Гегель исходит из того, что следует преодолеть кантовское представление об ограничении позитивных функций познания рамками рассудка как “конечного” мышления. В отличие от Канта, Гегель считает, что, именно достигая стадии разума, мышление в полной мере реализует свои конструктивные способности, выступая как свободная, не связанная какими-либо внешними ограничениями спонтанная активность духа. Пределы мышления, по Гегелю, не вне мышления, т. е. в опыте, созерцании, в преднайденности объекта, а внутри мышления - в его недостаточной активности. Подход к мышлению как формальной лишь деятельности по систематизации данного извне материала, свойственный для рассудка, преодолевается, с точки зрения Гегеля, на стадии разума, когда мышление делает своим предметом свои собственные формы, и преодолевая их узость, абстрактность, односторонность, вырабатывает свое собственное имманентное мышлению идеальное содержание - “идеализированный предмет”. Тем самым оно формирует то “разумное” или “конкретное понятие”, которое, по Гегелю, следует четко отличать от рассудочных определений мысли, выражающих лишь абстрактную всеобщность (см. Восхождение от абстрактного к конкретному). Внутренним стимулом работы разума для Гегеля выступает диалектика познания, заключающаяся в обнаружении абстрактности и конечности преднайденных определений мысли, которая проявляется в их противоречивости. Разумность мышления выражается в его способности снять эту противоречивость на боле“ высоком уровне содержания, в котором, в свою очередь, обнаруживаются внутренние противоречия, являющиеся источником дальнейшего развития.

Итак, если Кант ограничивает конститутивную функцию мышления рассудком как деятельностью в рамках некоей заданной системы координат познания, т. е. “закрытой” рациональностью, то гегель сделал своим предметом рассмотрения “открытую” рациональность, способную к творчески конструктивному развитию своих исходных предпосылок в процессе напряженной самокритичной рефлексии. Однако трактовка такой “открытой рациональности” в рамках гегелевской концепции разума имела ряд существенных пороков. Гегель, в противоположность Канту, полагает, что разум способен достичь абсолютного знания, тогда как действительное развитие исходных предпосылок “парадигм”, “исследовательских программ”, “картин мира” и пр. не приводит к их превращению в некую всеобъемлющую “монологику”, они не перестают быть относительными познавательными моделями реальности, в принципе допускающими иные способы ее постижения, с которыми следует вступать в отношения диалога. Совершенствование и развитие исходных теоретических предпосылок осуществляется не в замкнутом пространстве спекулятивного мышления, а предполагает обращение к опыту, взаимодействие с эмпирическим знанием, оно не является неким квазиестественным процессом саморазвития понятия, а представляет собой результат реальной деятельности субъектов познания и предполагает многовариантность действий, критический анализ различных проблемных ситуаций и т. п. В целом же типологию разума и рассудка никак нельзя оценивать как некий анахронизм, имеющий значение только для истории философии. Реальный конструктивный смысл данного различения может быть раскрыт с позиций современной эпистемологии и методологии науки, в частности, в связи с разработкой понятий “открытой” и “закрытой” рациональности в рамках концепции современной неклассической метарациональности.

Комментарии: 0

Дмитрий Иванов

Статья посвящена аргументу от отсутствия квалиа. Этот аргумент нацелен на опровержение функционалистских теорий сознания. Философы, прибегающие к этому аргументу, пытаются продемонстрировать, что функционализм не способен объяснить квалитативные, феноменальные аспекты сознательных состояний, т.е. квалиа. Согласно этим философам, квалиа являются функционально нередуцируемыми свойствами ментальных состояний. В последние четыре десятилетия этот аргумент подвергался активному обсуждению. В статье анализируются возражения выдвинутые против этого аргумента Шумейкером, Чалмерсом и Таем. В работе показывается, что эти возражения не могут опровергнуть аргумент.

Константин Анохин

Гамбургский счет

Иванов Е. М.

Речь в данной работе пойдет о так называемом "геделевском аргументе", который используется как аргумент против возможности создания искусственного интеллекта. Суть аргумента заключается в следующем: полагают, что из теоремы Курта Геделя о неполноте формальных систем вытекает принципиальное различие между искусственным ("машинным") интеллектом и человеческим умом.

Существуют два качественно отличных вида мышления. Начало их различению положил еще Платон. Разделив познание на чувственное и интеллектуальное, он выделил в мышлении такие два его вида, как ноэсис и дианойя. Аристотель и последующие античные философы различали в мышлении нус и дианойю. В Средние века и Новое время за этими двумя видами мышления постепенно закрепились названия «рацио» (ratio) и «интеллект» (intellectus). В русской философской литературе эти два вида мышления стали обозначаться как рассудок и разум, рассудочное мышление и разумное мышление. Однако это различение не было чрезмерно строгим. Очень часто понятия интеллекта (разума) и рацио (рассудка) использовались как равнозначные друг другу и понятию мышления вообще.

Различали разум (интеллект) и рассудок (рацио) такие западноевропейские философы, как Северин Боэций, Иоанн Скот Эриугена, Фома Аквинский, Николай Кузанский, Джордано Бруно, Иммануил Кант, Фридрих Якоби, Фридрих Шеллинг, хотя не все они использовали эти термины и не всегда вкладывали в них одно и то же содержание. И. Кант даже говорил о существовании кроме формальной логики другой логики, которую он назвал трансцендентальной. Но смысл подразделения мышления на разумное и рассудочное впервые более или менее глубоко раскрыл только Георг Вильгельм Фридрих Гегель.

Мышление есть целенаправленная волевая деятельность человека. Но оно представляет собой не только субъективную деятельность человека. Мышление одновременно есть объективный процесс, развивающийся по объективным же законам. Это долгое время не замечалось, ибо данный объективный процесс был облечен в форму субъективной деятельности. Открытие мышления как объективного процесса произошло очень поздно. И сделано оно было Г. В. Ф. Гегелем.

Наряду с фактами могут существовать и существуют сознательные или бессознательные вымыслы, выдаваемые за факты. Вымышленными были, например, превращения пшеницы в рожь и наоборот (Д. Т. Лысенко и его приверженцы), вирусов в бактерии и обратно (Г. М. Бошьян), возникновение клеток из бесструктурного живого вещества (О. Б. Лепешинская) и т. п. Все это нередко называют вымышленными или ложными фактами.

Подобного рода вымыслы, которые выдавались за факты, конечно, можно называть ложными фактами или, короче, лжефактами, но при этом всегда нужно принимать во внимание, что в действительности они никакими фактами не являются и заведомо быть ими не могут. Лжефакт не разновидность факта, а прямая противоположность ему.

«В сознании некоторых буржуазных ученых, – добавляет к сказанному B. C. Черняк, – существует предрассудок, будто факт представляет собой нечто неопровергаемое никаким дальнейшим развитием знания. Подобная точка зрения получила распространение, в частности, в логическом позитивизме. Однако такая абсолютизация факта, превращение его в абсолютно истинный компонент научного знания ничего общего не имеет с реальным процессом развития научного знания».

ученые специально ищут факты, то в науке выработались различного рода способы, приемы добывания фактов. Первый из них – наблюдение. Наблюдение в науке – не «глазение», а систематическая деятельность, имеющая целью не обеспечение успеха определенных конкретных человеческих дел, а получение знания и только знания. О наблюдении как способе получения фактов можно было бы говорить без конца, ибо этой теме посвящено множество работ, но я думаю, что и сказанного достаточно. Еще больше работ написано о таком способе добывания фактов, как эксперимент.

При выявлении сути фактов выше особо подчеркивалась такая их особенность, как объективность. Факты – бесспорно объективны. И в то же время они и субъективны. И эта субъективность фактов заключается вовсе не в том, что они существуют в суждениях как содержания последних.
Образно выражаясь, факты, взятые сами по себе, изолированно друг от друга, суть осколки, обломки мира. И никакая, даже самая большая, куча этих обломков, никакая самая большая совокупность фактов не может дать целостного знания о реальности. Если мы разберем, скажем, дом, то он после этого существовать не будет, даже если при этом мы полностью сохраним все до единого материальные элементы (бревна, доски, оконные рамы, стекла и т. п.), из которых он был построен.
единственный способ преодолеть субъективность фактов заключается в том, чтобы связать их воедино, причем связать их так, как связаны в самой реальной действительности эквифакты. А это предполагает познание связей, существующих в реальности. Только познав реальные связи между эквифактами, можно из груды обломков мира построить в сознании мир таким, каким он существует вне сознания, воссоздать реальный мир во всей его целостности.
В отличие от холизации процесс эссенциализации, создания теории давно уже замечен и более или менее детально изучен. О нем существует огромное количество литературы. Но это отнюдь не значит, что его не нужно продолжать исследовать. В философской литературе, особенно в трудах представителей аналитической философии, теория чаще всего понимается неверно. Ее трактуют как высказывание (суждение, предложение), сумму или, в самом лучшем случае, систему высказываний. В действительности же теория никогда не состоит из суждений. Она есть система идей и понятий, которая находит свое выражение в тексте. Нужно четко отличать теорию от теоротекста.
Семенов Ю И

Диалектика абстрактного и конкретного в научно-теоретическом мышлении Ильенков Эвальд Васильевич

1О. "РАССУДОК" И "РАЗУМ"

Осознавая чувственные впечатления, развитый индивид всегда пользуется не только словами, не только формами языка, но и логическими категориями, формами мышления. Последние, как и слова, индивидуумом усваиваются в процессе его человеческого образования, в процессе овладения человеческой культурой, развитой обществом до, вне и независимо от него.

Процесс усвоения категорий и способов обращения с ними в акте познания происходит по большей части совершенно бессознательно. Усваивая речь, усваивая знания, индивид незаметно для себя усваивает и категории, в них заключенные. При этом он может не сознавать, что он усваивает именно категории. Он может далее пользоваться этими категориями в процессе переработки чувственных данных, опять-таки не сознавая, что он пользуется "категориями". Он может даже обладать ложным о них сознанием и тем не менее обращаться с ними все-таки в соответствии с их природой, а не вопреки ей.

Это похоже на то, как современный человек, не имеющий никакого представления о физике и электротехнике, тем не менее пользуется сложнейшим радиоприемником, телевизором или телефоном. Бедным и абстрактным представлением о том, как надо управлять аппаратом, он, конечно, должен обладать. Но этот аппарат -- несмотря на это -- будет вести себя в его руках так же, как он вел бы себя в руках электротехника. Если он будет обращаться с ним не так, как его научила инструкция или знающий человек, он не добьется желаемого результата. Иными словами, его исправит практика.

Он может думать, что категории -- это просто "наиболее общие" абстракции, самые пустые "слова". Но пользоваться ими он все же будет вынужден так, как того требует их подлинная природа, а не его ложное представление о ней. В противном случае его властно поправит та же практика.

Правда, практика в данном случае совершенно особого рода. Это практика познания, практика познавательного процесса, практика идеальная. Обращаясь в познании с категориями не в соответствии с их действительной природой, а вопреки ей, в соответствии с ложным представлением о ней, индивид попросту не придет к такому знанию о вещах, которое необходимо для жизнедеятельности в современном ему обществе.

Общество -- критикой ли, насмешкой ли или просто силой -- заставит его обрести такое сознание о вещах, на основе которого действует с ними общество, -- такое знание, которое получилось бы и в его голове в том случае, если бы он в познании действовал "правильно", общественно-развитым способом.

Жизнь в обществе принуждает индивида всегда, до того как он приступает к практическому действию, "поразмышлять" над целью и способами своих предстоящих действий, принуждает его прежде всего вырабатывать правильное сознание о вещах, с которыми он собирается действовать.

И способность "размышлять", прежде чем реально действовать, способность действовать в идеальном плане в соответствии с некоторыми общественно-развитыми нормами объективного познания, поэтому уже довольно рано обособляется в особую заботу общества. В той или иной форме общество всегда разрабатывает целую систему норм, которым обязано подчиняться индивидуальное Я в процессе осознания окружающих природных и общественных условий, -- систему категорий.

Не усвоив категорий мышления, то есть тех способов, с помощью которых вырабатывается сознание о вещах, требующееся для общественно оправданного действования с ними, -- индивид не будет в состоянии самостоятельно приходить к сознанию.

Иными словами, он не будет активным, самодеятельным субъектом общественного действования, а всегда только послушным орудием воли другого человека.

Он всегда будет вынужден пользоваться готовыми представлениями о вещах, не умея ни выработать их, ни проверить на фактах.

Поэтому-то человечество довольно рано встает в позицию "теоретического" отношения к самому процессу познания, процессу выработки сознания. Оно наблюдает и подытоживает те "нормы", которым подчиняется процесс осознания, приходящий к "правильным" к практически оправданным результатам, и развивает эти нормы в индивидах.

Поэтому мышление как таковое, как специфически человеческая способность всегда и предполагает "самосознание" -- то есть способность теоретически, -- как к чему-то "объективному", -- как к особого рода предмету, -- относиться к самому процессу познания.

Человек не может мыслить, не мысля одновременно о самой мысли, не обладая сознанием (глубоким или неглубоким, более или менее правильным -- это другой вопрос) о самом сознании.

Без этого нет и не может быть мысли, мышления как такового. Гегель поэтому не так уж неправ, когда говорит, что сущность мышления заключается в том, что человек мыслит о самом мышлении. Неправ он, когда говорит, что в мышлении человек мыслит только о мышлении. Но он не может мыслить о предмете вне его, не мысля одновременно о самом мышлении, о категориях, с помощью которых он мыслит вещи.

Отметим, что это теоретическое понимание процесса мышления относится в полной мере к мышлению как к общественно-историческому процессу.

В психологии мышления отдельного человека этот процесс затушеван, "снят". Индивид пользуется категориями, часто не осознавая того.

Но человечество в целом, как подлинный субъект мышления, не может развить способности мыслить, не подвергая исследованию сам процесс образования сознания. Если оно этого не делает, -- оно не может развить способности мыслить и в каждом отдельном индивиде.

Неверно было бы думать, что наблюдения над самим познавательным процессом и выработка на их основе всеобщих (логических) категорий совершаются только в философии, только в теории познания.

Если бы мы посчитали так, то мы пришли бы к нелепейшему выводу: мы приписали бы способность мыслить только философам и лицам, изучившим философию.

Способность мыслить до поры до времени обходится и без философии. На деле наблюдения над самим процессом осознавания чувственных впечатлений начинаются задолго до того, как они приобретают систематическую форму, форму науки, форму теории познания.

Характер всеобщих познавательных норм, которым общество заставляет подчиняться индивида в акте обработки чувственных данных, не так уж трудно усмотреть в фольклорных поговорках, пословицах, притчах и баснях следующего рода:

"Не все то золото, что блестит", "В огороде -- бузина, а в Киеве дядька", "Нет дыма без огня", в известной интернациональной притче о дурачке, который провозглашает не вовремя и не к месту пожелания, уместные в строго определенных случаях, и т.д. и т.п.

Среди басен средневековой Армении можно встретить, например, такую:

"Какой-то дурень срубил дерево унаб, приняв его за держи-дерево. А унаб, разгневанный сказал: "О, безжалостный, растение надлежит узнавать по плодам, а не по внешнему виду!". (И.Орбели. Басни средневековой Армении. Изд. АН СССР, 1956)

В многочисленных формах фольклора скристаллизовываются, таким образом, не только моральные, нравственные, правовые нормы, регулирующие общественную деятельность индивида, но и чистейшей воды логические нормы, нормы, регулирующие познавательную деятельность индивида, -- категории.

И приходится отметить, что очень часто логические категории, образовавшиеся в народном стихийном творчестве, гораздо более разумны, нежели толкование категорий в иных философских и логических учениях. Этим вполне и объясняется тот факт, что часто люди, не имеющие никакого представления о тонкостях школьной философии и логики, обладают способностью более здравого рассуждения о вещах, чем иной педант, изучивший эти тонкости.

В этой связи нельзя не вспомнить одну старую восточную притчу, в которой выражено более глубокое и верное представление об отношении "абстрактного" к "конкретному", нежели в номиналистической логике.

По дороге шли, один за другим трое слепых, держась за веревку, а зрячий поводырь, который шел во главе, рассказывал им обо всем, что попадалось навстречу. Мимо них проходил слон. Слепые не знали, что такое слон, и поводырь решил их познакомить. Слона остановили, и каждый из слепых ощупал то, что случайно оказалось перед ним. Один ощупал хобот, другой -- живот, а третий -- хвост слона. Спустя некоторое время слепые стали делиться своими впечатлениями. "Слон -- это огромная толстая змея", -- сказал первый. "Ничего подобного, -- возразил ему второй, -- слон -- это большущий кожаный мешок!" -- "Оба вы ошибаетесь, -- вмешался третий, -- слон -- это грубая лохматая веревка..." Каждый из них прав, -- рассудил их спор зрячий поводырь, -- но только ни один из вас так и не узнал, что такое слон".

Нетрудно понять "гносеологический смысл" этой мудрой притчи. Конкретного представления о слоне ни один из слепых с собой не унес. Каждый из них приобрел о нем крайне абстрактное представление, -- абстрактное, хотя и чувственно осязаемое (если и не "чувственно наглядное").

И абстрактным, в полном и строгом смысле этого слова, представление каждого из них сделалось вовсе не тогда, когда его выразили словами. Оно и само по себе, и независимо от словесного выражения, было крайне односторонним, крайне абстрактным. Речь лишь точно и послушно выразила этот факт, но отнюдь не создала его. Сами чувственные впечатления здесь были крайне неполны, случайны. И речь в данном случае не превратила их не только в "понятие", но даже и в простое конкретное представление. Она только показала абстрактность представления каждого из слепых...

Все это показывает, насколько ошибочно и убого представление о категориях как лишь о "наиболее общих абстракциях", как о наиболее общих формах высказывания.

Категории выражают гораздо более сложную духовную реальность общественно-человеческий способ отражения, способ действий в акте познания, в процессе образования сознания о вещах, данных индивиду в ощущении, в живом созерцании.

И чтобы проверить, действительно ли человек усвоил категорию (а не просто слово, термин, ей соответствующий), нет более верного способа, чем предложить ему рассмотреть с точки зрения этой категории конкретный факт.

Ребенок, усвоивший слово "причина" (в форме слова "почему?"), ответит на вопрос "почему автомобиль едет?" сразу и не задумываясь "потому, что у него колеса крутятся", "потому, что в нем шофер сидит" и т.д. в этом же роде.

Человек, сознающий смысл категории, сразу отвечать не станет. Он сначала "подумает", совершит ряд умственных действий. То ли он "припомнит", то ли он заново рассмотрит вещь, стараясь отыскать действительную причину, то ли скажет, что на этот вопрос он ответить не может. Для него вопрос о "причине" -- это вопрос, ориентирующий его на очень сложные познавательные действий и намечающий в общем контуре способ, с помощью которого можно получить удовлетворительный ответ правильное сознание о вещи.

Для ребенка же это всего-навсего "наиболее общая", а потому и "наиболее бессодержательная" абстракция -- пустое слово, которое относится к любой вещи во вселенной и ни одну из них не выражает. Иными словами, ребенок обращается с категориями в точности по рецептам номиналистической логики, согласно ее убогому детскому представлению о природе категорий.

Познавательная практика ребенка, таким образом, на сто процентов подтверждает ребяческое представление о категориях. Но познавательная практика взрослого, развитого индивида "исправляет" познавательную практику ребенка и требует более глубокого объяснения.

Для взрослого человека категории имеют прежде всего то значение, что выражают совокупность способов, с помощью которых он может выработать правильное сознание о вещи, сознание, оправдываемое практикой современного ему общества. Это -- формы мышления, формы, без которых невозможно самое мышление. И если в голове человека имеются только слова, но нет категорий, то нет и мышления, а есть только словесное выражение чувственно воспринимаемых явлений.

Поэтому-то человек и не мыслит сразу, как только научается говорить. Мышление возникает в определенном пункте развития индивида (как и в развитии человечества). До этого человек сознает вещи, но еще не мыслит их, не "размышляет" о них.

Ибо "размышление", как правильно выразил его формальную структуру Гегель, предполагает, что человек припоминает "то всеобщее, согласно которому, как твердо установленному правилу, мы должны вести себя в каждом отдельном случае",* и делает это "всеобщее" принципом, согласно которому он образует сознание.

* Г.В.Гегель. Соч., т.1, с.48.

И ясно, что процесс возникновения этих "всеобщих принципов" (как и процесс их индивидуального усвоения) гораздо сложнее, чем процесс возникновения и индивидуального усвоения слова и способов пользоваться словом.

Номиналистическая "логика", правда, и здесь находит уловку, сводя процесс образования и усвоения категории к процессу образования и усвоения "смысла слова". Но эта уловка оставляет за пределами внимания самый важный вопрос -- вопрос о том, почему же смысл слова, обозначающего категорию, именно таков, а не какой-нибудь иной. На этот вопрос эмпирик-номиналист отвечает уже в духе чистого концептуализма: потому-де, что люди уж так условились...

Но это, разумеется, не ответ. И даже если воспользоваться выражением (крайне неточным), согласно которому "содержание категории" -- это общественно признанный "смысл слова", то и в этом случае основной задачей исследования было бы раскрытие той необходимости, которая принудила человека создать именно такие слова и придать им именно такой "смысл".

Итак, если с субъективной стороны категории выражают те всеобщие "твердо установленные правила", согласно которым человек должен вести себя в каждом отдельном познавательном действии -- и заключают в себе понимание способов познавательных действий, рассчитанных на достижение сознания, соответствующего вещам, то далее с неизбежностью встает вопрос об их собственной истинности.

В этот план вопрос и перевел Гегель в своей критике кантовского учения о категориях.

Применив к категориям точку зрения развития, Гегель определил их как "опорные и направляющие пункты жизни и сознания духа (или субъекта)", как ступени необходимого развития всемирно-исторического, общественно-человеческого сознания. Как таковые, категории возникают, образуются с необходимостью в ходе всеобщего развития человеческого сознания, а потому выяснить их действительное, не зависящее от произвола людей содержание можно только в прослеживании "развития мышления в его необходимости".

Этим и была добыта точка зрения на категории логики, которая по своей тенденции вела к диалектическому материализму. Этой точкой зрения в состав соображений логики были введены законы существования самих вещей, а сами категории были поняты как "выражение закономерности и природы и человека", а не как просто "пособие человека", не как формы лишь субъективной деятельности.

Действительное содержание категорий, не зависящее не только от произвола отдельного индивида, но и от человечества в целом, -- то есть чисто объективное их содержание -- Гегель впервые стал искать на пути исследования необходимых законов, которым подчиняется всемирно-исторический процесс развития всеобщей человеческой культуры, -- законов, которые пробивают себе дорогу с необходимостью, часто вопреки воле и сознанию индивидов, осуществляющих это развитие.

Правда, процесс развития человеческой культуры был идеалистически сведен им к процессу развития лишь духовной культуры, лишь культуры сознания, -- с чем связан и идеализм его логики. Но принципиальную точку зрения трудно переоценить.

Законы и категории логики впервые предстали в системе Гегеля как продукт необходимого исторического развития человечества, как объективные формы, которым развитие сознания человечества подчиняется в любом случае -- даже в том, когда ни один из составляющих это общество индивидов их не осознает.

Эта общественно-историческая по самому существу -- точки зрения позволила Гегелю высказать глубоко диалектический взгляд на категории: они, категории, содержатся в сознании человечества , хотя и не содержатся в сознании каждого отдельного индивида.

Преимущество этой точки зрения заключалось в том, что общество перестало рассматриваться как простая совокупность обособленных индивидов, как просто многократно повторенный индивид, и предстало как сложная система взаимодействующих индивидов, каждый из которых в своих действиях обусловлен со стороны "целого", его законами.

Гегель допускает, что каждый из индивидов, взятый порознь, мыслит абстрактно-рассудочно. И если мы захотели бы выявить законы и категории логики на пути отвлечения того одинакового, которое свойственно сознанию каждого обособленного ("абстрактного") индивида, -- то мы и получили бы "рассудочную логику", ту самую логику, которая давным-давно существует.

Но все дело в том, что сознание каждого отдельного индивида неведомо для него включено в процесс развития всеобщей культуры человечества и обусловливается -- опять-таки независимо от его единичного сознания -- законами развития этой всеобщей культуры.

Это последнее осуществляется через взаимодействие миллионов "абстрактных" единичных сознаний. Индивиды взаимно изменяют, сталкиваясь между собой, сознание друг друга. Поэтому и в сфере всеобщего сознания, в совокупном сознании человечества, осуществляются категории "разума".

Каждый отдельно взятый индивид образует свое сознание по законам "рассудка". Но, несмотря на это или, вернее, благодаря этому результатом их совокупных познавательных усилий оказываются формы "разума".

Эти формы разума -- формы, которым на самом деле, независимо от сознания каждого из индивидов, подчиняется процесс развития всеобщего человеческого сознания, естественно, нельзя отвлечь в качестве того "одинакового", которым обладает каждый отдельный индивид.

Их можно выявить только в рассмотрении всеобщего развития, в качестве законов этого развития. В сознании каждого отдельного индивида законы "разума" осуществляются крайне однобоко -- "абстрактно", и это абстрактное обнаружение "разума" в единичном сознании и есть "рассудок".

Поэтому только человек, осознающий вещи с точки зрения категорий разума, и осознает их со всеобще-человеческой точки зрения. Индивида, который не владеет категориями разума, всеобщий процесс развития все-таки заставляет принять "точку зрения разума" на вещи. Сознание, которое ему навязывает общественная жизнь, поэтому всегда и расходится с тем сознанием, которое он способен выработать сам, пользуясь категориями рассудка, или, точнее, односторонне понятыми категориями "разума".

Поэтому в конце концов и сознание отдельного индивида невозможно объяснить (рассматривая его задним числом, после того, как оно уже сложилось), исходя из категорий "рассудка". В нем всегда имеется результат, абсолютно необъяснимый с точки зрения этих категорий, этого понимания категорий.

"Разум", как показывает на массе примеров Гегель, осуществляется и в сознании отдельного индивида, отражается в нем, в самом обычном сознании, в той форме, что "рассудок" встает в непримиримые противоречия с самим собой, в том, что сознание отдельного человека то и дело, не замечая того, принимает взаимоисключающие представления, никак их не связывая между собой.

Заметить и констатировать этот факт -- это, по Гегелю, первое, чисто отрицательное действие "разума". Но "разум" не только констатирует этот факт, -- он еще и связывает, согласовывает представления, которые "рассудок" искусственно разорвал и превратил в абстрактные представления, взаимоисключающие друг друга.

"Разум" -- как такой способ действий субъекта, который связывает определения, с точки зрения рассудка несоединимые, и совпадает, с одной стороны, с подлинно человеческим взглядом на вещи и на процесс их познания (поскольку такой способ действия субъекта соответствует способу существования человечества в целом), а с другой стороны -- с диалектикой.

"Рассудок" поэтому предстает как способ идеальных действий абстрактного, обособленного индивида, противостоящего всем другим индивидам, -- как способ, оправданный точкой зрения "абстрактного" изолированного индивида.

"Разум" же -- как способ действий, исходящий из точки зрения общественного человечества, как способ, соответствующий этой и только этой точке зрения.

"Рассудок" совпадает в терминологии Гегеля с "метафизикой" в нашем, в диалектико-материалистическом понимании, а логика, подытоживающая формы действий "рассудка", -- с логикой метафизического мышления, абстрактно разрывающего объективно сращенные определения вещей.

"Рассудок" поэтому всегда абстрактен, "разум" же, напротив, конкретен, поскольку он выражает любую вещь как единство взаимопредполагающих определений, кажущихся "рассудку" несоединимыми, взаимоисключающими.

На этой основе Гегелю и удалось впервые правильно поставить вопрос о специфике человеческого сознания, о таком способе отражения вещей, который неведом животному.

Человек -- и только человек -- способен выражать вещи в категориях разума, в категориях диалектики -- и именно потому, что он способен сознательно относиться к самим абстракциям, сами абстракции делать предметом своего внимания и деятельности, осознавать их ущербность, их недостаточность и тем самым приходить к конкретной точке зрения на вещи.

"Рассудок" производит абстракции, но неспособен относиться к ним критически, сопоставляя их постоянно с конкретной полнотой предмета. Абстракции рассудка поэтому и приобретают власть над человеком, вместо того, чтобы быть орудием его власти над вещами. Человек, пользующийся только рассудком, и упорствующий в абстрактных рассудочных определениях, поэтому-то целиком подобен животному в его отношении к окружающему миру. Окружающий мир, жизнь, действительно все равно рано или поздно заставят его отказаться от абстрактного сознания, но сделают это насильно, вопреки его сознанию и воле, ломая это абстрактное сознание, заставляя его перейти к другому, -- точно то же происходит и с животным.

Человек же, пользующийся "разумом", перестает быть пассивной игрушкой внешних обстоятельств.

Не упорствуя в абстракциях до тех пор, пока обстоятельства насильно заставят его отказаться от них и создать новые, столь же абстрактные представления, "разумный" человек сознательно и активно владеет абстракциями, превращает их в орудия своей власти над обстоятельствами.

И это становится возможным только на основе сознательного отношения к самим абстракциям, на основе того, что сами абстракции делаются предметом его внимания и исследования.

Рациональное зерно этого гегелевского понимания прекрасно выразил Энгельс в "Диалектике природы":

"Рассудок и разум. Это -- гегелевское различение, согласно которому только диалектическое мышление разумно, имеет известный смысл. Нам общи с животными все виды рассудочной деятельности... По типу все эти методы -- т.е. все известные обычной логике средства научного исследования -- вполне одинаковы у человека и у высших животных... Наоборот, диалектическая мысль -- именно потому, что она предполагает исследование природы самих понятий, свойственна только человеку, да и последнему лишь на сравнительно высокой ступени развития..." (К.Маркс и Ф.Энгельс. Соч., т.14, с.43О)

Это различение имеет, кроме всего прочего, и тот смысл, что с его помощью точно выражается историческая точка зрения на мышление человека.

"Рассудок", как форма деятельности субъекта в познании, в отражении внешнего мира, предшествует "разуму" и по времени и по существу. Он составляет такую стадию в развитии интеллекта, на которой этот последний еще не до конца обособился от животной формы отражения. Сознавая вещи "рассудочно", человек лишь проделывает сознательно то же самое, что животное проделывает без сознания. Но это -- лишь формальное различие. Специфически человеческой формы отражения оно еще никак не выражает.

Вот когда человек начинает отражать, осознавать вещи в категориях разума, в формах диалектического мышления, -- тогда его духовная деятельность начинает отличаться от отражательной деятельности животного не только по форме, но и по содержанию.

Он начинает осознавать такие вещи, которых животное принципиально не в состоянии отражать. И предпосылкой этого является не только сознание как таковое, но и сознание своих собственных отражательных действий -- "самосознание", сознательное отношение к самой деятельности отражения и к формам этой деятельности -- к категориям .

Исследование категорий -- их реального содержания, их природы, их происхождения и их роли в познании -- поэтому-то и является подлинной задачей логики, исследующей человеческое познание, мышление в собственном смысле слова.

Из книги Слова пигмея автора Акутагава Рюноскэ

РАССУДОК Я презираю Вольтера. Если отдаться во власть рассудка, это станет истинным проклятьем всего нашего существования. Но в нем находил счастье автор «Кандида», опьяненный всемирной

Из книги Библиотека Ошо: притчи путника автора Раджниш Бхагван Шри

Ум да разум Сын шаха был несказанно глуп. Долго думал шах, чему его обучить, и решил: пусть учится гаданию на песке. Как ни отказывались ученые предсказатели, пришлось им покориться воле господина.Через несколько лет привели они шахского сына во дворец, пали ниц перед

Из книги Критика чистого разума [утерян курсив] автора Кант Иммануил

Из книги О четверояком корне закона достаточного основания автора Шопенгауэр Артур

Из книги Критика чистого разума [с непотерянным курсивом] автора Кант Иммануил

II. Мы обладаем некоторыми априорными знаниями, и даже обыденный рассудок никогда не обходится без них Речь идет о признаке, по которому мы можем с уверенностью отличить чистое знание от эмпирического. Хотя мы из опыта и узнаем, что объект обладает теми или иными

Из книги Феноменология духа автора Гегель Георг Вильгельм Фридрих

III. Сила и рассудок, явление и сверхчувственный мир В диалектике чувственной достоверности для сознания исчезли слышание, видение и т. д., и как воспринимание оно пришло к мыслям, которые, однако, оно впервые связывает в безусловно-всеобщем. Это безусловное само в свою

Из книги Основы Науки думать. Кн.1. Рассуждение автора Шевцов Александр Александрович

Глава 7. Рассудок Зубовского До запрещения философии в 1850 году, психология в России была другой. Я приведу лишь один пример, чтобы дать о ней представление. Это - учебник психологии профессора Могилевской семинарии Никифора Андреевича Зубовского, вышедший как раз

Из книги Актуальность прекрасного автора Гадамер Ганс Георг

Глава 5. Рассудок - сила логическая Рассказ о работе разума, разделенного на рассудок и смысл, Карпов начинает с объявления их связи с логикой:«Так как рассудок или смысл есть главное действующее начало мышления - сила, в собственном смысле логическая, то мы должны

Из книги Избранное. Логика мифа автора Голосовкер Яков Эммануилович

Из книги Индивидуализированное общество автора Бауман Зигмунт

22. «Рассудок» как интересное Уже само слово «рассудок» вызывает скуку. Рассудочный человек - нечто скучное. И все же если вглядеться в рассудок глазами мыслителя как в умственный характер и образ, то в нем открывается нечто интересное. Интересно в нем то, что он

Из книги Щит научной веры (сборник) автора

Из книги Миражи будущего общественного устройства (сборник) автора Циолковский Константин Эдуардович

Разум космоса и разум его существ Вселенная едина, но условно можно разделить ее на три области. Одна громадна и, как будто, бессознательна. Это область солнц, вечно погасающих и снова возникающих. Вторая – мир сравнительно малых и потому остывших тел. Это – планеты, луны,

Из книги Сочинения автора Кант Иммануил

Разум космоса и разум его существ Вселенная едина, но условно можно разделить её на три области. Одна громадна и, как будто, бессознательна. Это область солнц, вечно погасающих и снова возникающих. Вторая – мир сравнительно малых и потому остывших тел. Это – планеты, луны,

Из книги Критика чистого разума автора Кант Иммануил

Из книги Философский словарь автора Конт-Спонвиль Андре

Из книги автора

Рассудок (Entendement) Скромный и трудолюбивый разум, отвергающий как искушения интуиции и диалектики, так и соблазны абсолюта, тем самым определяя собственные средства познания. Способность к пониманию в ее конечной и определенной форме; наш специфический (т. е. человеческий)

1. Два вида мышления: рассудочное и разумное

Вполне понятно, что если философия есть всеобщий метод мышления, то она должна исследовать мышление, то есть должна быть наукой о мышлении. Но изучением мышления занимается немалое число наук. Мышление изучают и психология, и физиология высшей нервной деятельности, и патология мышления, и теория информации и т. п. Отличие философии от всех других наук, занимающихся проблемами мышления, заключается в том, что она исследует мышление исключительно как процесс постижения истины. Такого рода науку о мышлении принято называть логикой.

В реальности существуют два качественно отличных вида мышления. Начало их различению положил еще Платон. Разделив познание на чувственное и интеллектуальное, он выделил в мышлении такие два его вида, как ноэсис и дианойя. Аристотель и последующие античные философы различали в мышлении нус и дианойю. В Средние века и Новое время за этими двумя видами мышления постепенно закрепились названия «рацио» (ratio) и «интеллект» (intellectus). В русской философской литературе эти два вида мышления стали обозначаться как рассудок и разум, рассудочное мышление и разумное мышление. Однако это различение не было чрезмерно строгим. Очень часто понятия интеллекта (разума) и рацио (рассудка) использовались как равнозначные друг другу и понятию мышления вообще.

Именно в результате исследований последнего стало ясно, что если под рассудком, рассудочным мышлением в большинстве случаев понималось мышление как субъективная деятельность человека, то под разумом, разумным мышлением - мышление как объективный процесс. Таким образом, существуют два неразрывно связанных вида мышления: мышление как субъективная деятельность человека, подчиненное определенным нормам, правилам, - рассудочное мышление, или просто рассудок, и мышление как объективный процесс, идущий по объективным законам, - разумное мышление, или просто разум. Соответственно существуют и две разные науки о мышлении - две разных логики.

Одна из них есть наука о рассудочном мышлении. Последнее впервые было детально исследовано Аристотелем, который и создал науку о нем, получившую название формальной логики. Эта наука рассматривает мышление только как субъективную деятельность человека и выявляет правила, которым должна подчиняться эта деятельность, чтобы результатом было постижение истины. Исследованием же самой истины формальная логика не занимается. Она не есть теория познания, гносеология. Поэтому, зародившись в недрах философии, формальная логика в последующем выпала из нее и стала вполне самостоятельной наукой.

Другая логика - наука о разумном мышлении, которая является одновременно и теорией познания, и онтологией и наиболее общим методом познания мира. Эта логика является философией, совпадает с философией. Открытие Г. В. Ф. Гегелем мышления как объективного процесса привело к преобразованию философии. Она поднялась на новую, более высокую ступень развития, обрела новую форму. Только с этого момента философия стала наукой о мышлении как объективном процессе, стала логикой, но такой, которая принципиально отличалась от формальной логики, была логикой не формальной, а содержательной, диалектической.

Формами рассудочного мышления являются понятие, суждение, умозаключение. Понятие как форма присуще и содержательной логике. Но разумные понятия (интеллектуалии) существенно отличаются от рассудочных понятий (рационалий). Если рассудочные понятия можно только соединять и разъединять, то разумные понятия развиваются, движутся, переходят друг в друга, взаимопревращаются. Что же касается суждений и умозаключений, то они не представляют собой форм разумного мышления. Последнее обходится без них. Но зато у разумного мышления есть свои собственные формы, которыми являются идея, интуиция, унитаризация (холизация и эссенциализация), версия, холия, гипотеза и теория. Важной категорией логики разумного мышления (но не формой этого мышления) является понятие факта.

Об «основной клеточке мышления» и тем самым об исходной категории формальной логики до сих пор спорят. Одни считают таковой понятие , другие - суждение . Диалектическая логика не занимается суждениями. Но рассматривая процесс познания мира, она начинает вовсе не с понятия. Ее исходная категория - факт (от лат. factum - сделанное). Понятие факта пришло в философию из науки и долгое время не рассматривалось как категория гносеологии, а тем самым и философии.

Отмеченная выше родословная понятия факта привела к тому, что под фактами многие понимали факты лишь науки. Слово «факт» часто понималось как синоним словосочетания «научный факт». Некоторые философы шли еще дальше. «Научный факт, - утверждал, например, Н. Ф. Овчинников, - является фундаментальным элементом научного знания, поскольку он включен в определенную теоретическую систему. Вне теоретической системы мы можем иметь дело с чувственными данными, но не с научными фактами» . В таком случае получается, что научные факты возникают только с появлением теории, но никак не раньше, что теория первична, а факты вторичны, производны от нее. Ошибочность этой точки зрения более чем очевидна. Нельзя согласиться ни с подобного рода толкованием научных фактов, ни с сужением понятия факта до понятия научного факта.

Кроме фактов научных,бесспорно, существуют факты повседневной жизни, которые условно можно назвать житейскими. Конечно, между научными и житейскими фактами существует определенное различие, но и те и другие находятся в рамках одного общего качества.

Выяснением того, что нужно понимать под фактом, занимались специалисты в области как конкретных наук, так и философии. Но единой точки зрения по этому вопросу как не было, так и нет . Не вдаваясь в детали дискуссии, отмечу лишь основные точки зрения. Одна из них состоит в том, что факт есть явление действительности. Вторая - в том, что факт представляет собой образ действительности. Третья различает два вида фактов: факты, существующие в реальности, и факты - образы этой реальности. Четвертая: факт есть суждение, высказывание, предложение, содержащее определенные верные сведения.

Несмотря на все различия, существует нечто общее в понимании факта практически всеми учеными (но не обязательно философами). Факт, как он мыслится всеми подлинными исследователями, обладает двумя, казалось бы, несовместимыми особенностями. Первая - его объективность. Факт, взятый сам по себе, не зависит от сознания человека и человечества. Это нашло свое четкое выражение в широко известном высказывании английского публициста XVII в. Ю. Баджелла: «Факт - ужасно упрямая вещь» . Под упрямством факта подразумевается его объективность, его независимость от желания и воли людей. Вторая особенность факта состоит в том, что он существует в сознании человека. Именно в сознании человека факты «хранятся», «накапливаются», «группируются», «истолковываются», а иногда «подтасовываются» или даже «фабрикуются».

Все это, вместе взятое, помогает понять природу факта. Факт есть момент действительности, вырванный из нее и пересаженный в сознание, точнее, в мышление человека. Иначе говоря, факт есть разновидность вещей для нас, вещей, существующих в нашем сознании. В сознании факт существует как содержание истинного, то есть соответствующего реальности, суждения (или нескольких суждений). Но сам он ни в коем случае не является суждением. В сознании этот момент действительности, которая всегда есть нечто целое, будучи вырванным из действительности, выступает как один из ее фрагментов. Таким образом, факт не представляет собой ни образа внешнего мира вообще, ни формы мышления в частности, ни явления действительности самого по себе.

Фактов в объективном мире самих по себе нет. Но в этом мире есть объективные моменты, которые, будучи пересаженными в сознание, становятся фактами. Эти объективные эквиваленты фактов, эти вещи в себе я буду называть эквифактами (от лат. aequus -равный).

Как уже указывалось, о фактах написано много как верного, так и неверного. Но появлялись и такие работы, которые иначе как абсурдными назвать нельзя. К числу их относится, например, статья B. C. Черняка «Факт в системе научного знания» (1975). «Научные факты, - заявляет автор, - могут быть как истинными, так и ложными. Факты ошибочны тогда, когда они не соответствуют наблюдаемым явлениям...» Но понятие истинности и ложности относится только к определенным формам мысли, в частности к суждениям. Факт есть не форма мысли, а объективное содержание мысли. Поэтому он не может быть охарактеризован ни как истинный, ни как ложный. Он может быть только объективным и никаким другим.

«В сознании некоторых буржуазных ученых, - добавляет к сказанному B. C. Черняк, - существует предрассудок, будто факт представляет собой нечто неопровергаемое никаким дальнейшим развитием знания. Подобная точка зрения получила распространение, в частности, в логическом позитивизме. Однако такая абсолютизация факта, превращение его в абсолютно истинный компонент научного знания ничего общего не имеет с реальным процессом развития научного знания» .

Ничего оригинального в этом утверждении нет, кроме, пожалуй, стремления автора представить взгляд на незыблемость факта как буржуазный, а, следовательно, противоположный - как антибуржуазный. В действительности же пропагандируемая им точка зрения давно уже отстаивалась западными философами. «Итак, - писал М. Малкей, - мы пришли к заключению, опровергающему две основные предпосылки стандартной концепции; то есть наш вывод состоит в тем, что фактуальные утверждения науки ни независимы от теории, ни стабильны в своих значениях» . При этом М. Малкей ссылается на работы западных философов, вышедшие задолго до статьи B. C. Черняка.

Тратить место и время на опровержение этой, на мой взгляд, заведомой чепухи жаль. Поэтому я ограничусь приведением высказывания выдающегося русского ученого В. И. Вернадского. Затрагивая историю развития минералогии от древности до наших дней, он писал: «Неуклонно все эти века происходила работа нередко чрезвычайно медленного собирания научных фактов, которые в конце концов являются незыблемой основой всякого точного знания. Они, а не захватывающая мысль человека теория, в конце концов строят науку. Точно установленный факт по существу всегда дает больше, чем основанная на нем, его объясняющая теория. Он верен и для будущей теории и в исторической смене теорий он остается неизменным... Многие из наших самых современных научных теорий опираются, в своей основе, на старинные наблюдения... Эти и многие другие точно научно установленные факты незыблемы и лишь точнее и полнее выявляются при росте научного знания» . С такого рода взглядом на факты согласится любой настоящий ученый.

3. Обретение житейских и научных фактов. Два способа добывания научных фактов: наблюдение и эксперимент

Существуют разные способы получения, нахождения, обретения фактов. Ученые, как правило, специально ищут факты, добывают их. Научные факты ищутся, получаются, добываются, устанавливаются, извлекаются. Но ни в коем случае не создаются. Конечно, бывают люди, даже среди ученых, которые выдают за факты продукты своей фантазии. Одни из них являются жертвами самообмана (например, французский физик Р. П. Блондло, «открывший» в 1901 г. N-лучи) , другие - сознательными мошенниками (например, сбежавший на Запад бывший советский разведчик В. Б. Резун). Людей, которые «фабриковали» факты, всегда называли фальсификаторами. Положение изменилось во второй половине XX в., когда появились философы, которые объявили, что факты не открываются учеными, а создаются, фабрикуются ими. Такой взгляд отстаивают, например, постпозитивисты Т. Кун, П. Фейерабенд и практически все философствующие постмодернисты. Парафилософам (от греч. p а r а - около, возле) и лжефилософам срочно понадобилась лженаука.

Житейские факты в отличие от научных обычно приобретаются в ходе повседневной практической деятельности людей. Это отнюдь не означает, что специальный поиск житейских фактов вообще полностью исключен. Бывают жизненные ситуации, когда люди начинают специально искать и собирать факты. Но в целом, если процесс обретения научных фактов всегда, за небольшими исключениями, носит активный целенаправленный характер, то получение житейских фактов в большинстве случаев происходит стихийно. Люди находят факты, хотя их поисками специально не занимаются.

Так как ученые специально ищут факты, то в науке выработались различного рода способы, приемы добывания фактов. Первый из них - наблюдение. Наблюдение в науке - не «глазение», а систематическая деятельность, имеющая целью не обеспечение успеха определенных конкретных человеческих дел, а получение знания и только знания. О наблюдении как способе получения фактов можно было бы говорить без конца, ибо этой теме посвящено множество работ, но я думаю, что и сказанного достаточно. Еще больше работ написано о таком способе добывания фактов, как эксперимент. И здесь я ограничусь минимумом сведений. Если наблюдение есть такой вид добывания фактов, при котором человек не вмешивается в протекание объективных природных или общественных процессов, то эксперимент предполагает такое вмешательство. Экспериментатор целенаправленно воспроизводит тот или иной объективный, чаще всего природный, процесс и наблюдает за его ходом. Эксперимент всегда включает в качестве своего необходимого момента наблюдение.

Когда речь заходит о научном познании, во всех учебных пособиях по философии обязательно более или менее подробно рассказывается о наблюдении и эксперименте. Это, конечно, хорошо. Но плохо то, что рассказ о методах добывания фактов всегда ограничивается характеристикой исключительно наблюдения и эксперимента, причем почти всегда на примере одного лишь естествознания. Почти никогда не указывается, что своеобразные формы наблюдения используются для получения фактов и в социальных науках, в частности в этнологии (этнографии).

И никогда в общих трудах по гносеологии не говорится о способах добывания фактов в науках, в которых в принципе невозможны ни наблюдения, ни эксперименты. К числу их прежде всего относится историческая наука (историология). Последняя исследует прошлое. А это такой объект познания, который к моменту исследования в объективной реальности уже не существует. Ни наблюдать прошлое, ни тем более экспериментировать с ним нельзя. Тем не менее историки добывают факты об этом сейчас реально не существующем объекте. И так как способы получения историками фактов мало кому известны за пределами этой науки, имеет смысл специально на них остановиться.

4. Критика источников как способ выявления фактов в исторической науке

Историки при изучении прошлого основываются на том, что принято называть историческими источниками, или, короче, просто источниками. Существует много видов источников, главные из которых - источники письменные (документы) и вещественные, прежде всего археологические, например развалины храмов, дворцов, орудия, оружие, домашняя утварь и т. п.

Историология возникла как наука об истории классового (цивилизованного) общества, и потому главными в ней всегда считались письменные источники - документы. Почти все (если не все) историки в прошлом считали, а многие и сейчас продолжают считать, что понятие истории полностью совпадает с понятием писаной истории. «Историей, - писал в начале XX в. известный немецкий ассириолог Г. Винклер, - мы называем то развитие человечества, которое засвидетельствовано письменными документами, которое передано нам в слове и письме. Все, что лежит до этого, относится к эпохе доисторической. История, следовательно, начинается тогда, когда нам становятся известными письменные источники» . В западной науке ни сама история первобытности, ни наука о ней, как правило, никогда не именуются историей. В ходу другие названия: доистория, преистория, праистория, протоистория и т. п.

И особое внимание историков к документам вполне объяснимо. Сколько бы ни было источников, для реконструкции истории классового (цивилизованного) общества первостепенное значение имеют письменные источники. Мы сейчас, например, прекрасно знаем, что с XXIII в. по XVIII в. до н. э. в бассейне реки Инд существовало классовое общество - цивилизация Хараппы, или Индская. Но индская письменность до сих пор остается нерасшифрованной. Поэтому об общественном строе этого цивилизованного общества мы можем только догадываться. Мы не знаем, была ли Индская цивилизация системой конкретных классовых обществ (социоисторических организмов) типа городов-государств Шумера или одним крупным единым социоисторическим организмом, подобным Раннему царству Египта . Мы ничего не знаем ни об одном из правителей этого или этих обществ, о событиях, которые происходили там в течение пяти веков существования данной цивилизации.

Источники всегда несут информацию о прошлом, но она в них заточена, скрыта. Факты, содержащиеся в них, нужно еще извлечь, что очень и очень нелегко. Историками разработаны разные способы извлечения фактов из источников. Так как историки всегда придавали первостепенное значение документам, то наиболее детально разработаны методы добывания фактов из письменных источников. Все они, вместе взятые, традиционно именуются критикой источников. Существует множество руководств по критике источников. Лучшим из них, бесспорно, является книга крупных французских историков Ш. В. Ланглуа и Ш. Сеньобоса «Введение в изучение истории» (1898), которая до сих пор пользуется огромной популярностью как на Западе, так и у нас. Ее я и возьму за основу.

Когда тот или иной исторический документ оказывается в распоряжении специалистов, начинается деятельность, которая называется внешней, или подготовительной, критикой источников. Существуют два ее вида: (1) восстановительная критика и (2) критика происхождения.

Документы, относящиеся к более или менее отдаленным временам, редко представляют собой оригиналы. Чаще всего в руки историков попадают копии, причем снятые не прямо с оригиналов, а с более ранних копий. При переписке в документы вкрадываются различного рода искажения. Цель восстановительной критики состоит в очищении и восстановлении подлинного исходного текста.

Критика происхождения имеет целью выявить автора, время и место создания документа, а также выяснить, какими документами пользовался при этом сам автор. В результате такой критики выясняется, является ли данный документ подлинным или же он представляет собой позднейшую фальсификацию.

После завершения внешней (подготовительной) критики документа начинается внутренняя критика источника. Она подразделяется на (1) положительную и (2) отрицательную. Положительная критика называется также критикой истолкования (интерпретации), или герменевтикой. Истолкование в свою очередь подразделяется на (1) истолкование буквального смысла и (2) истолкование действительного смысла.

Истолкование буквального смысла - задача филологии, которая выступает здесь в роли одной из вспомогательных исторических наук. Но выявление буквального смысла текста источника не обязательно представляет собой выявление действительной мысли автора. Последний мог употребить некоторые выражения в переносном смысле, прибегнуть к аллегориям, шуткам, мистификациям. Когда истинный смысл текста установлен, положительная критика заканчивается.

Положительная критика, или критика истолкования, имеет дело исключительно с внутренней умственной работой автора исторического документа и знакомит только с его мыслями, но не с историческими фактами. Одной из грубых ошибок, которую допускают даже некоторые историки, не говоря уже о людях, не занимающихся наукой, заключается в отождествлении доказательства подлинности документа и выявления его действительного смысла с установлением исторической истины. Когда выявлена подлинность документа и правильно истолкован его текст, то у многих возникает иллюзия, что мы теперь знаем, как все происходило в действительности. Подлинность документа рассматривается как гарантия правильности свидетельств его автора. Но это справедливо лишь по отношению к идеям. Если та или иная идея выражена в документе, то это означает, что она действительно существовала. Здесь дальнейшая критика не нужна.

Со всем остальным дело обстоит гораздо сложнее. Свидетельства о тех или иных внешних явлениях общественной жизни, содержащиеся в безусловно подлинном документе, могут быть как истинными, так и ложными. Автор документа мог ошибаться, а мог и намеренно вводить в заблуждение. Факты, кроме тех, что относят к духовной жизни автора, нельзя просто заимствовать из документа. Их нужно оттуда извлечь. Это задача отрицательной внутренней критики источника. Она распадается на (1) критику достоверности, долженствующую выяснить, не лгал ли намеренно автор документа, и (2) критику точности, задача которой определить, не ошибался ли он.

По мнению Ш. В. Ланглуа и Ш. Сеньобоса, исходным пунктом внутренней критики исторических документов должно быть методическое недоверие. «Историк должен, - пишут они, - a priori относиться с недоверием к каждому свидетельству автора документа, так как он никогда не уверен заранее, что оно не окажется лживым или ошибочным. Оно представляет для него только вероятность... Историк не должен ждать, пока противоречия между свидетельствами различных документов наведут его на сомнения, он должен сам начинать с сомнения» .

В документе может быть и ложное, и истинное. Поэтому документ должен быть подвергнут анализу, с тем чтобы выделить все входящие в него самостоятельные свидетельства. Затем каждое из них исследуется отдельно. Процесс этот необычайно сложен. Существует масса приемов установления достоверности и точности свидетельств.

Одним из самых важных является ответ на вопрос о том, наблюдал ли автор документа сам то, о чем свидетельствует (сообщает), или же исходил из свидетельства иного лица. И если выясняется, что он опирался на чужое свидетельство, то снова возникает вопрос об источнике последнего: было ли это собственное наблюдение или же опять-таки свидетельство иного лица. Этот вопрос может возникать вновь и вновь, уводя все дальше и дальше от автора документа. Как правило, почти в каждом документе большая часть показаний исходит не непосредственно от его автора, а представляет воспроизведение свидетельства других лиц.

Данный вид внутренней критики называется отрицательной критикой, потому что она может абсолютно точно установить лишь ложность того или иного свидетельства. Доказать же с несомненностью истинность какого бы то ни было свидетельства эта критика не в состоянии. Она может установить лишь вероятность истинности того или иного свидетельства, но не его достоверность.

Для установления достоверности того или иного факта необходимо прибегнуть к сравнению свидетельств о нем. «Возможность доказать исторический факт, - пишут Ш. В. Ланглуа и Ш. Сеньобос, - зависит от числа сохранившихся независимых друг от друга документов относительно этого факта; сохранились или нет нужные документы, зависит вполне от случая, этим и объясняется роль случая в составлении истории» . Самый важный метод установления достоверности исторических фактов состоит в выявлении согласия между ними, что означает переход от собственно критики источников и выявления исторических фактов к их объединению (истолкованию).

Легче всего установить достоверность общих фактов, наличие в тех или иных обществах тех или иных нравов, обычаев, учреждений и т. п. Гораздо сложнее обстоит дело с выявлением достоверности единичных (частных) фактов: действий и слов тех или иных лиц, свершения тех или иных событий. Но по крайней мере некоторые единичные факты также могут быть установлены с достоверностью.

5. Первичная обработка фактов - их превращение из единичных в общие

В естественных науках и во время сбора фактов, и после с неизбежностью идет процесс их первичной обработки. Суть его заключается в обобщении фактов, в превращении их из единичных в общие. Этот процесс был открыт в эпоху, когда была известна лишь одна логика - формальная, и истолкован как деятельность рассудка. Он получил название индукции, и учение о нем было включено в состав формальной логики под названием индуктивной логики. В действительности же этот процесс есть деятельность не столько рассудка, сколько разума. Поэтому как ни старались формальные логики выразить его в категориях своей науки, истолковать его как выведение одних суждений из других, как особого рода умозаключение, только не дедуктивное, а индуктивное, и подогнать его под законы (в действительности - под правила) своей науки, у них мало что получалось.

Попытки выразить этот процесс исключительно в таких концептах, как «понятия», «суждения» и «умозаключения», не только не давали возможности раскрыть его суть, но, наоборот, мешали этому. Для адекватного выражения этого процесса нужны были иные концепты: понятие единичного факта, понятие общего факта и понятие восхождения от единичного (отдельного) к общему.

Обработка единичных фактов происходила и в социальных науках, в частности в политической экономии. Своеобразным было положение в исторической науке. Если в естественных науках уже добытые единичные факты после восхождения от них к общим фактам практически вплоть до создания теории переставали приниматься во внимание, то историология всегда продолжала использовать единичные факты. И в исторической науке имел место процесс восхождения от единичного к общему, но он, как правило, никогда не доводился до конца. Факты, которые получались в результате обработки единичных фактов, не были всеобщими. Они всегда были ограничены определенными пространственными и временными рамками, относились не к обществу вообще и истории вообще, а к определенным обществам, существовавшим в определенные исторические эпохи. Такого рода общие факты можно назвать частнообщими, или общечастными .

6. Проблема понимания и объяснения в философии и науке

Однако никакая наука не могла ограничиваться лишь сбором и первичной обработкой фактов. Ученым с самого начала было ясно, что знание даже огромного множества единичных или даже общих фактов, относящихся к изучаемому объекту, само по себе взятое, не есть подлинное знание об этом объекте. Знания фактов совершенно недостаточно, необходимо их понимание. Понятие понимания неразрывно связано с понятием объяснения. Понять факты означает дать им то или иное объяснение. Ученые давно пользовались понятиями понимания и объяснения, не пытаясь при этом ни разработать их, ни даже сколько-нибудь четко определить. Но при этом они всегда исходили из того, что понимание (объяснение) не есть что-то отличное от познания, оно представляет какой-то момент, компонент, какую-то форму, сторону или ступень познания.

Иную позицию заняли философы, точнее, определенная их часть. Как уже отмечалось, понятие факта вошло в философию довольно поздно. Долгое время оно совсем не числилось в среде категорией теории познания. Еще позднее до философов наконец-то дошло, что факты нужно не только знать, но еще и понимать. Но когда это произошло, начался настоящий ажиотаж. Частью философов понимание было объявлено чем-то совершенно отличным от познания. Появились призывы создать особую теорию понимания, отличную от теории познания.

Когда философы столкнулись с проблемой понимания, они в поисках ее решения стали обращаться к конкретным наукам. Из их числа они прежде всего обратились к герменевтике, которая давно уже считалась областью знания, специально занимавшейся разработкой проблем понимания.

К настоящему времени окончательно оформились две качественно отличные разновидности герменевтики. Об одной из этих герменевтик выше уже шла речь. Это специальная конкретная научная дисциплина, по мнению одних, совпадающая с филологией, по мнению других - представляющая один из ее разделов. Как мы уже видели, она, помимо всего прочего, использовалась и используется в историологии при внешней критике письменных источников. Вторая - герменевтика как момент, сторона, раздел или даже направление в философии. Ее обычно именуют философской герменевтикой.

Герменевтика ни в каком своем обличье ничем не могла помочь гносеологии потому, что слова «понимание», «интерпретация» имели в ней совершенно иной смысл, чем у ученых, работавших с фактами. Научная герменевтика занималась пониманием, истолкованием не фактов, а текстов. Истолковать текст означало не что иное, как выявить его смысл, то есть заключенные в нем мысли. И больше ничего.

Философская герменевтика всегда претендовала на большее. Эти претензии шли по двум основным линиям. Ведь если исходить из того, что ход истории определяется идеями людей, то герменевтика, вскрывая путем истолкования текстов идеи, которыми руководствовались деятели прошлого, дает тем самым ключ к пониманию истории. Это во-первых. Во-вторых, суть герменевтики заключается в выявлении смысла, а смысл имеют не только письменные тексты, но и человеческие действия. Эти действия можно понять как знаки, а их последовательность - как текст. Социальные факты суть действия людей. Раскрывая смысл человеческих поступков, герменевтика тем самым открывает путь к пониманию социальных фактов и, следовательно, выступает как наука, обеспечивающая понимание общества и его истории.

Но если о смысле человеческих действий, а тем самым если не всех, то по крайней мере части социальных фактов еще можно говорить, то это абсолютно неприменимо к природным фактам. В природе нет никакого смысла. Никакие мысли не скрываются за природными фактами и не проявляются в них. Когда некоторые естествоиспытатели говорят о смысле природных явлений, они имеют в виду вовсе не смысл в точном значении этого слова, то есть не мысли, а объективную сущность этих явлений, которая может быть выражена только в мыслях.

Таким образом, слова «понимание», «истолкование» (интерпретация) в применении к фактам, прежде всего природным, имеют совершенно иной смысл, чем в применении к текстам. И ученые, не занимаясь специально теоретической разработкой смысла этих слов в их применении к конкретным наукам (исключая, конечно, научную герменевтику), пусть не в полной мере, не эксплицитно, но все же смысл их понимали.

Разобравшись в одном из значений слова «понимание», а именно в том, которое оно имеет в научной герменевтике, нужно обратиться к выявлению другого его значения, а именно того, в котором оно используется во всех других науках, когда говорят о понимании как природных, так и социальных фактов.

7. Объединение (унитаризация) фактов. Идея. Интуиция. Два вида унитаризации фактов: эссенциализация и холизация

При выявлении сути фактов выше особо подчеркивалась такая их особенность, как объективность. Факты - бесспорно объективны. И в то же время они и субъективны. И эта субъективность фактов заключается вовсе не в том, что они существуют в суждениях как содержания последних. Выше уже отмечалось, что факт есть момент действительности, вырванный из нее и пересаженный в мышление человека. Таким образом, установление факта есть вырывание момента действительности из самой действительности. Разумное познание мира на первых порах с неизбежностью предполагает его раздробление на множество фрагментов. В этой изоляции фактов друг от друга и заключается их субъективность. Ведь в объективной реальности все те ее моменты, которые вошли в сознание в качестве фактов, существуют в неразрывной связи друг с другом. А в сознании они разъединены, оторваны друг от друга.

Образно выражаясь, факты, взятые сами по себе, изолированно друг от друга, суть осколки, обломки мира. И никакая, даже самая большая, куча этих обломков, никакая самая большая совокупность фактов не может дать целостного знания о реальности. Если мы разберем, скажем, дом, то он после этого существовать не будет, даже если при этом мы полностью сохраним все до единого материальные элементы (бревна, доски, оконные рамы, стекла и т. п.), из которых он был построен.

Вот потому-то все ученые, настаивая на огромной важности фактов как фундамента, на котором только и может быть воздвигнуто здание научного познания, в то же время без конца говорили о том, что факты, взятые в изоляции друг от друга, ничего не стоят. И они, как правило, указывали, что сделать для преодоления субъективности фактов. Их нужно связать друг с другом, нужно объ-единить.

«Простой факт или тысячи фактов, без взаимной связи, - писал крупнейший химик XIX в. Ю. Либих, - не имеют силу доказательств» . «Простое констатирование фактов, - говорил великий французский физиолог К. Бернар, - никогда не может составить науку. Напрасно мы умножали бы факты и наблюдения; из этого ничего бы не вышло. Чтобы приобрести познания, необходимо нужно рассуждать о том, что было наблюдаемо, сравнивать факты и судить о них посредством других фактов» .

«Отдельные факты, - говорил знаменитый русский химик A. M. Бутлеров, - являются здесь, как слово в целой странице, как определенная тень в картине. Взятые сами по себе, они могут иметь весьма ограниченное значение. Как из ряда слов составляется речь, а из совокупности теней - определенные образы, так из массы постигнутых фактов, состоящих в связи друг с другом, рождается знание в его возвышенном, лучшем смысле... Только тогда начинается истинное человеческое знание, возникает наука» . «Голые факты, - указывал выдающийся немецкий биолог Э. Геккель, - служат только сырым материалом, из которого без разумного сопоставления и философского соединения не может быть построена никакая наука» . «Нельзя ли нам удовольствоваться одним только чистым опытом? - спрашивал замечательный французский математик и физик А. Пуанкаре и тут же отвечал: - Нет, это невозможно: такое стремление свидетельствовало бы о полном незнакомстве с истинным характером науки. Ученый должен систематизировать; наука строится из фактов, как дом из кирпичей; но простое собрание фактов столь же мало является наукой, как куча камней - домом» .

«В области явлений общественных, - писал специалист в области уже не естественных, а общественных наук В. И. Ленин, - нет приема более распространенного и более несостоятельного, как выхватывание отдельных фактиков, игра в примеры... Факты, если взять их в их целом, в их связи не только “упрямая”, но и безусловно доказательная вещь. Фактики, если они берутся вне целого, вне связи, если они отрывочны и произвольны, являются именно только игрушкой или кое-чем еще похуже... Вывод отсюда ясен: нужно установить такой фундамент из точных и бесспорных фактов, на который можно было бы опираться, с которым можно было сопоставлять любое из тех “общих” или “примерных” рассуждений, которыми так безмерно злоупотребляют в некоторых странах в наши дни. Чтобы это был действительно фундамент, необходимо брать не отдельные факты, а всю совокупность относящихся к рассматриваемому вопросу фактов, без единого исключения, ибо иначе неизбежно возникнет подозрение, и вполне законное подозрение в том, что факты выбраны или подобраны произвольно, что вместо объективной связи и взаимозависимости исторических явлений в их целом преподносится “субъективная” стряпня для оправдания, может быть, грязного дела» .

Таким образом, единственный способ преодолеть субъективность фактов заключается в том, чтобы связать их воедино, причем связать их так, как связаны в самой реальной действительности эквифакты. А это предполагает познание связей, существующих в реальности. Только познав реальные связи между эквифактами, можно из груды обломков мира построить в сознании мир таким, каким он существует вне сознания, воссоздать реальный мир во всей его целостности.

Получив в свое распоряжение факты, люди начинают их так или иначе упорядочивать: классифицируют, обобщают, расставляют их во времени и пространстве. Но все это пока еще не объединение фактов, а лишь создание условий для него. Объединение начинается тогда, когда вскрываются более глубокие, чем пространственные и временные, отношения между моментами действительности, и каждый факт предстает не изолированно, а в связи с целым рядом других таких же фрагментов.

Именно это связывание фактов друг с другом, их объединение и есть то, что принято называть истолкованием (интерпретацией) фактов. Результат этого процесса - понимание фактов. Проявляется это понимание в объяснении фактов. Связывание, объединение фактов можно было бы назвать унитаризацией (фр. unitare от лат. unitas - единство).

Унитаризация всегда начинается с появлением идеи. Идея есть простейшая единица истолкования, элементарная мыслительная форма, в которой может проявиться понимание, и тем самым исходный пункт унитаризации. Всякая истинная идея возникает на основании фактов, но сама она никогда не выводится прямо из них по законам формальной логики. Она возникает в результате интуиции, которая играет в логике разумного мышления роль, аналогичную роли умозаключения в логике рассудочного мышления. Возникнув, идея в последующем может подвергнуться разработке и превратиться в систему идей.

Унитаризация фактов происходит по-разному в зависимости от того, какие именно факты связываются, объединяются, интерпретируются. Как уже указывалось, существуют два основных вида фактов: факты единичные и факты общие. Соответственно существуют два основных вида унитаризации фактов: унитаризация единичных фактов и унитаризация общих фактов.

Первый и более простой вид унитаризации - объединение единичных фактов. Он заключается в том, что единичные факты при посредстве идеи соединяются таким образом, что становятся частями единого целого. Вполне понятно, что определенную совокупность единичных фактов можно объединить только в том случае, когда соответствующие им в реальности эквифакты действительно представляют собой части единого целого. Понятия целого и частей часто конкретизируются в понятиях «система», «структура», «элементы»… Система всегда состоит из более или менее определенного числа элементов, связанных воедино определенной структурой. Именно структура делает те или иные моменты реальности частями единого целого, элементами одной системы. Объединение единичных фактов с необходимостью предполагает выявление реальной структуры, реального каркаса реально существующего целостного образования. Идея, чтобы объединить единичные факты, должна представлять собой отражение структуры реального целого, структурных связей, соединяющих элементы реальной системы.

Если образно назвать единичные факты осколками, обломками мира, то такого рода унитаризацию можно охарактеризовать как «склеивание» этих осколков в единое целое. Роль «клея» при этом выполняет идея. Добывание фактов можно, скажем, сравнить с разбиванием фарфоровой вазы на мелкие осколки, а описанную выше унитаризацию - со склеиванием их, в результате которого перед нами предстает ваза такой, какой он существовала первоначально. Движение мысли идет при этом от частей к целому. Результатом является умственная конструкция, в которую добытые единичные факты, объединенные посредством идеи, входят в качестве необходимых ее частей. В моей работе «Труд Ш.-В. Ланглуа и Ш. Сеньобоса “Введение в изучение истории” и современная историческая наука» (2004) она была названа идеефактуальной картиной, или, короче, идеефактуалом .

Как это ни странно, но рассмотренный выше мыслительный процесс до упомянутой выше моей работы никогда не подвергался теоретическому анализу и до сих пор не имеет ни в философии, ни в науке никакого названия. Я буду именовать этот вид унитаризации холизацией (от греч. holos - целое). Соответственно результату холизации - созданной целостной картине, частями которой являются единичные факты, - можно кроме названия идеефактуальной картины присвоить и более короткое - холия. Соответственно идею, соединяющую единичные факты, можно назвать холической идеей. Представляя собой отражение целостности, холическая идея дает возможность дать картину целого, воспроизвести, воссоздать целое. Холия, или идеефактуальная картина, есть умственная целостная система, в которую единичные факты входят в качестве ее элементов. Предварительный набросок холии обычно называется версией.

Описанный вид унитаризации никогда не использовался и не мог использоваться в естественных науках. В естествознании полученные единичные факты сразу же или несколько позднее, но всегда обобщаются. От единичных фактов мысль естествоиспытателя во всех случаях без исключения движется к общим фактам. Для естественных наук только общие факты имеют значение.

Но даже общие факты, сами по себе взятые, представляют собой лишь фрагменты мира. И самая полная сумма общих фактов не способна дать картины мира. Их обязательно нужно объединить. Но в случае с общими фактами холизация невозможна. Единственно возможный здесь способ - открытие сущности явлений, представленных в мышлении фактами, выявление законов, определяющих динамику этих явлений. Только познание сущности, законов дает возможность объединить общие, а тем самым и стоящие за ними единичные факты. Этот вид унитаризации можно назвать эссенциализацией (от лат. essentia - сущность). Эссенциализация начинается с создания идеи, представляющей собой эскиз сущности, - эссенциальной идеи. Затем эссенциальная идея разрабатывается, и создается вначале гипотеза, которая или отвергается, или становится теорией, которая есть уже не эскиз, а картина сущности. Поэтому данный процесс можно было бы назвать и теоретизацией.

В данном случае объединение означает не воссоздание целого из частей, а выявление общего между всеми данными явлениями, заключающегося в том, что все они подчинены действию одного и того же закона или одних и тех же законов. Здесь мысль движется не от части к целому, как при холизации, а от одного уровня общего к более глубокому его уровню. Поэтому если холия включает в себя в качестве своих составных частей факты, которые она объединяет, то теория никаких фактов в себя не включает. Она представляет собой исключительно систему идей.

Эссенциализация, или теоретизация, является более высокой формой унитаризации, чем холизация. Она возникает довольно поздно в отличие от холизации, которая в различного рода формах существовала всегда. Теория может быть научной и только научной (под наукой понимается и наука философии), холия же может быть и чаще всего является не научной, а житейской.

В отличие от холизации процесс эссенциализации, создания теории давно уже замечен и более или менее детально изучен. О нем существует огромное количество литературы. Но это отнюдь не значит, что его не нужно продолжать исследовать. В философской литературе, особенно в трудах представителей аналитической философии, теория чаще всего понимается неверно. Ее трактуют как высказывание (суждение, предложение), сумму или, в самом лучшем случае, систему высказываний. В действительности же теория никогда не состоит из суждений. Она есть система идей и понятий, которая находит свое выражение в тексте. Нужно четко отличать теорию от теоротекста.

См., например: Строгович, М. С. Логика. - М., 1949. - С. 74 и сл.; Алексеев, М. Н. Диалектика форм мышления. - М., 1959. - С. 276-278 и др.

См., например: Асмус, В. Ф. Логика. - М., 1947. - С. 27-31; Клаус, Г. Введение в формальную логику. - М., 1960. - С. 59-60; Копнин, П. В. Диалектика как логика. - Киев, 1961. - С. 228-233 и др.

Понравилась статья? Поделитесь ей

Распечатать статью